Воскресший гарнизон

– Оригинальная мысль. Интересно, где и каким образом генералу удалось заполучить эту леди всех разведок мира?

– Не О’Коннелу, сэр. В нашу разведку ее привел сам шеф СИС, генерал Мензис[46]. Утверждают, что генерал перехватил Герцогиню еще в те времена, когда она завершала учебу в румынской разведшколе. Поэтому переход на службу в разведку рейха и учеба в школе Скорцени уже проходила с благословения сэра Мензиса.

Черчилль уважительно качнул головой. Мензис всегда держался слишком независимо, каких-то особо доверительных отношений с Черчиллем у него не складывалось, тем не менее премьер относился к нему с должным уважением.

– Уж не хотите ли вы сказать, Критс, что приобретение Софи Жерницки генерал Мензис может вписать в свой послужной список наряду с приобретением адмирала Канариса?[47]

– Именно это я и мог бы сказать, если бы не уникальность самого случая.

– В чем вы её узрели?

– Шеф германской разведки ходит в агентах руководителя разведки английской! Кто, в здравом уме пребывая, поверит в такое? Сама абсурдность того, что руководитель разведки самой мощной на континентальной Европе державы является агентом разведки основного противника, настолько беспрецедентна, что не поддается осмыслению. Впрочем, адмирал уже давно разоблачен, а Герцогиня все еще действует, и это тоже факт.

– Причем немаловажный.

– Кстати, внедрению этой леди в СД способствовал все тот же Канарис. Во всяком случае, это он представил её сначала Шелленбергу…

– … С которым до самого ареста был дружен, – согласно кивнул Черчилль.

– А затем уже Кальтенбруннеру и наконец, Герингу. Он же «по дружески» перекупил её у румынской разведки, что нетрудно было сделать, поскольку в те времена они были союзниками. При этом адмирал потребовал передать все имевшиеся в сигуранце материалы, связанные с вербовкой и сотрудничеством Жерницки, а все косвенные следы ее пребывания там – уничтожить. Его агент лично проверил выполнение этой договоренности, поскольку Канарис получил разрешение на инспекцию у начальника румынского генштаба.

– На нее в самом деле возлагались какие-то особые планы?

– Следует полагать.

– Или же речь идет всего лишь о женских чарах, перед которыми не устоял даже Канарис?

– Скорее причина кроется в ностальгии Канариса по своей «испанской весне». Позволю себе напомнить, что именно Канарис втянул в свое время танцовщицу Мату Хари в разведывательный омут, он же превратил ее в свою наложницу…

– И он же предал её.

– Хотя утверждают, что в свое время был влюблен в нее. Но это уже лирика. Прозой жизни предстает то, что в свое время Канарис попытался сотворить из Жерницки дубликат Маты Хари.

Пауза, которой двое джентльменов завершили беседу о достойнейшей из «леди английской разведки», была непродолжительной.

– Итак, – взялся подытожить теперь уже саму их встречу сэр Уинстон, – вы утешили меня сообщением о попытке Герцогини проникнуть в святая святых германской службы безопасности – «Регенвурмлагерь»…

– Увидим, не ошибались ли в своих надеждах руководители всех европейских разведок, – по привычке склонил голову самому себе на плечо агент одной-единственной разведки, сотворенной когда-то давно, еще в Средневековье, монашествующим орденом иезуитов.

14

Невзирая на рану, лейтенант лежал на спине, все еще судорожно сжимая в руке пистолет. Лицо его было бескровно-серым, а глаза полузакрыты. С уголков их стекали слезы.

Штубер даже напряг зрение, чтобы убедить, что это действительно слезы, а не капельки пота.

– Что, лейтенант, все еще тянете с исполнением приговора? – ехидно улыбаясь, поинтересовался штурмбанфюрер. – Зря. Вам предоставлено было право «выстрела чести», как принято было называть его в среде истинно русского офицерства царственно-белогвардейской закваски. Только в нашем случае, это еще и «выстрел чести диверсанта».

– Да стрелялся я, – угрюмо молвил Корнеев, не открывая глаз. – Трижды. И каждый раз осечка. Очевидный факт.

– Не такой уж и очевидный, – возразил Штубер.

Зебольд наклонился, чтобы вырвать или выбить пистолет из руки русского, однако барон вовремя попридержал его за плечо. И фельдфебель, проведший бок-о-бок со Штубером не один месяц диверсионной войны, понял, что для «величайшего психолога войны» очень важно отследить поведение пленного, понять его мотивации и настроение. Ну а что ради этого приходится рисковать, причем не только своей жизнью, барона как-то мало трогало.

– Хватит лгать, лейтенант: какая еще осечка? – возмутился Штубер. – Да к тому же, трижды подряд? Мы с вами не первый день на войне, такого просто быть не может. Вы верите этому, мой фельдфебель?

– С трудом, господин штурмбанфюрер, – ответил Зебольд, нисколько не сомневаясь, что барон захочет сам, лично обезоружить русского. – Слишком уж ответственный выстрел намечался.

– И я о том же. Не может такого быть! Как-никак речь идет о «выстреле чести диверсанта». Впрочем, что нам мешает проверить?