Восьмой день недели

Поначалу Радина разбирал смех. Вверху стояла цифра 50. Столько баллов нужно было набрать за месяц, чтобы сохранить, видимо, собственную должность. Но чем больше всматривался он в цифры, тем серьезнее становился. «Пульсар» действовал безжалостно, невзирая на должности. В графе «Творческая работа» виднелся жирный прочерк. А там, где была графа «Отношение к подчиненным», стоял минус и цифра 10. И тут же пояснение: «Предвзятость к старшим конверторщикам Дербеневу и Бруно Калниексу». Графы, графы. И цифры. «Степень риска» — три балла. И лишь в графе «Характер» виднелась десятка. «Наверное, за то, что слили на площадку первую плавку?» — с надеждой ухватился за спасительную цифру Радин.

— Вы не добрали до нормы половину! — Бруно словно ждал, когда Радин закончит чтение. Войдя, повесил на крюк каску. — Это проба! Не огорчайтесь. И цех только пустили…

Отложив в сторону плотный листок, Радин стал просматривать таблицы. «Что же это получается? — думал он. — Раз в полгода, допустим, в цехе будет проходить переаттестация по-новому. И все специалисты, набравшие высшую норму баллов, поднимаются по служебной лестнице. А я… А такие, как я, набравшие меньшую сумму, естественно, на ступенечку вниз. Хотя… можно и дров наломать, перечеркнуть разом все надежды человека. И потом, один месяц работается лучше, другой — хуже.

— Мы с Дербеневой просчитали все варианты, ахнули! — Глаза Бруно и Радина встретились. — Надежда Михайловна — творческий человек, у нас давно установились деловые отношения, — пояснил Бруно.

Вообще-то Радина подмывало повернуть весь разговор на шутку. Смешно! Чтобы оценить специалиста, время нужно, долгие годы. Человек — не цветок, по весне дарования не раскрывает. С этим «Пульсаром» и разогнать инженеров запросто. Но когда Бруно произнес имя «Надежда», что-то остановило Радина.

— Два вопроса, — совершенно серьезно сказал Радин, — кто определяет сумму баллов? И второе: что делать с теми середнячками, что вперед не вырываются и в хвосте не плетутся?

— В этом и вся соль, — впервые за время разговора просветленно улыбнулся Бруно. — Итоги подводит авторитетная комиссия — люди из отдела труда, службы главного инженера, профсоюз, комсомол… И, пожалуйста, без обид и слез, без блата и нажима инженеры занимают соответствующие ступени служебной лестницы. А середнячки? С ними проще. Набрал прежние баллы — оставайся на своей работе. Разве не разумно?

— Есть над чем подумать. — Радин провел рукой по щеке. — Дайте мне ваши выкладки, на ночку, а?

— Пожалуйста. А вы знаете, — без всякого перехода сказал Бруно, — за что меня из Австрии отозвали с практики?

— Догадываюсь.

— Я полгода на «Фесте» стажировался. Фирма солидная. Однажды старший мастер разрешил советским спецам самим смену отработать. Говорит: три плавки сварите — гут! Четыре — зер гут! А мы… семь рубанули, и все «шапкой». Шум поднялся. Фирма — телеграмму в Москву: «Уберите Калниекса!»

— Понятно: вы Старососненск выбрали для экспериментов?

— Как и вы, — не смутился Бруно. — Я ведь не меньше вас шляпой своей дорожу! Только вы, Радин, верьте мне, — словно прочитав мысли начальника цеха, мягко продолжал Бруно. — Фирма «Фест» бережет репутацию: как бы чего не вышло. Клепает конверторы с огромным запасом, с большими допусками. Десятикратно проверил в Австрии и, если хотите, тут.

— И молчали? — Радин с укором покачал головой. Он все время чувствовал, что, будто окольцованный глухой стеной, не найдет выхода. А оказывается, люди ищут. В одиночку, ощупью. Радин вышел вслед за Бруно из конторки, прошел к печи.

— Будько запретил кукарекать без времени, — Бруно кинул взгляд на часы, отошел к громкоговорящей колонке, включил динамик. — Костя, запроси шпат!

— Сколько?

— Сто пятьдесят! — Бруно схватил алюминиевую чушку, швырнул в окно печи, взялся за вторую, третью. Алюминий — для раскисления плавки. Обтер руки ветошью, остановился возле начальника цеха. — Анатолий Тимофеевич, вы в Риге бывали?

— Приходилось. Органный концерт в Домском соборе слушал, в Майори загорал.

— Я не о том. — Бруно выставил на железную плиту, служившую сталеварам вместо стола, бутылку с молоком. — Раньше, в туманные годы, каждый, кто входил в Ригу, платил за вход.

— Как в древней Бухаре?

— Э нет, плата была необычной. Человек приносил за пазухой камень, бросал его в кучу у городских ворот. Вот мудрость! Во-первых, шел без камня за пазухой, а во-вторых, Рига из этих камней строилась… Нам бы так…. По камешкам, по щепоточке бросали бы в общий котел — грызни бы поубавилось.

Радин покосился на Бруно. Тот был серьезен. Поймав взгляд начальника цеха, придвинул бутылку с молоком.

— Налить?

— Благодарю.

Радин уже отключился. Думая о своем, смотрел куда-то вверх, где над сводом сталевары укрепляли кислородные фурмы…

— Бруно, скажи, почему ты портишь нервы, наживаешь врагов? Вопрос сугубо личный.