Восьмой дневник

Это был очень талантливый учёный-экономист, погубила его преданность истине и еврейская жестковыйность. Всё сначала было у него хорошо: двадцати пяти лет (в восемнадцатом году) вступил он в партию, а вскоре уже работал в Госплане научным сотрудником. Но в двадцать шестом году напечатал он в журнале «Большевик» статью о том, что, покуда у власти находится одна только партия, не будет никаких чисто хозяйственных успехов, ибо «не допускается свободный обмен мнениями». И на него обрушилась буря свирепейших обвинений! Это ведь было время, когда усатый убийца яростно прорывался к единоличной власти, а вся верхушка партии не очень понимала, куда надо двигаться и что предпринимать, тем более что все до единого были недоучками и приходилось прибегать к услугам бывших. Однако появился даже термин – «оссовщина», настолько омерзительна была для них сама идея о какой-то другой партии. Один из видных большевиков – Томский – тонко пошутил тогда, что в обстановке диктатуры пролетариата могут быть «и две, и три, и четыре партии, но только при одном условии: одна будет у власти, а все остальные в тюрьме». (Через несколько лет, узнав, что на него дают показания вчерашние друзья-соратники, он застрелится у себя на даче.) Имя Оссовского трепали непрерывно, его немедленно исключили из партии, но в том же году сам лично Сталин на какой-то очередной партконференции воздал ему должное: «Я думаю, что из всех оппозиционеров Оссовский является наиболее смелым и наиболее мужественным».