Восьмой поверенный

— Цьто думать, я ж соам трецицьуон! Отец муой трецицьуон, анке мати моя была, покуойна. Тут я родиусе, тут я танта вита! — оттарабанил на одном дыхании Тонино, а его широкая улыбка была как бы восклицательным знаком в конце фразы. Вдруг он резко поднялся, натянул плащ и вышел на корму. Некоторое время он смотрел прямо по курсу, затем ослабил узел на канате, слегка повернул штурвал вправо и вновь привязал его. Синиша сидел в задумчивости. В этот момент его задание, это страшное наказание за неосторожность и греховный помысел, представилось ему в довольно сносном свете. И этот тяжелый южный ветер, и этот странный остров, и Тонино, которому «пристало трудиться», и вся эта история вдруг приняли бледные очертания увлекательной авантюры, в которой не каждому дано поучаствовать. Да, все это, пожалуй, даже здорово! Он вспомнил о бутылке пива в кармане и вытащил ее на стол. Тонино как раз возвращался в каюту.

— Это тебе, вероятно, дали на пароме, да?

— Да, — подтвердил Синиша, посмотрев на Тонино с вопросительной улыбкой. — Пополам?

— Благодарю от всего сердца, но я не буду. Да и тебе не советую.

— Ё-моё! Ты что, трезвенник? Пивоненавистник?

— Нет-нет, совсем наоборот! Но то, что тебе дали — это не пиво. Это проклятие.

— Чего?!?

— А несчастная Тонкица, конечно же, не сказав ни слова, подарила тебе четки, так?

Синиша испуганно молчал.

— Они со всеми это проворачивают, с каждым поверенным. И после этого все терпят на Третиче крах. Если не личный, то, по крайней мере, в плане политической карьеры. Ты знаешь хотя бы одного своего предшественника, который вернулся к полноценной жизни в обществе? Занялся политикой, искусством, спортом, хоть чем-то? Разумеется, не знаешь, ведь все они прокляты! Даже этот…

Тонино внезапно замолчал, как будто сказал что-то лишнее. Синиша продолжал таращиться на него со слегка отвисшей челюстью.

— С твоего позволения и, поверь, для твоего и моего блага, я бы прямо сейчас бросил за борт и пиво, и четки. Можно?

Синиша попытался мыслить быстро и трезво. Он усиленно концентрировался на ситуации, стараясь найти ей логичное объяснение, и поэтому сам удивился, когда его рука достала из кармана четки, положила на стол и медленно пододвинула их Тонино.

— Спасибо за доверие! — обрадовался Тонино. — Правда, большое спасибо! Спасибо! — повторял он, пока надевал плащ. Потом он взял пиво вместе с четками и мигом оказался на корме. Сквозь шум дождя, ветра и волн, а также вторившее ему в унисон тарахтение мотора Синиша услышал лишь «диавоал… геенна… и нихто… проклиатый… аминь!». Потом увидел, как Тонино обмотал четки вокруг бутылки и бросил их далеко в море. Напоследок правой рукой он сотворил в воздухе над морем большой крест.

— Вот ты и очистился, — радостно воскликнул Тонино, возвращаясь в каюту. — А еще теперь ты готов к настоящему трецицьуонскому пиву!

Он поднял крышку лавки, на которой только что сидел. Внутри оказался ящик, в котором лежала туго связанная пачка еженедельных газет, а рядом с ней — десять аккуратно сложенных банок австралийского пива «Фостер’с». Тонино достал две банки и, стоя у открытой лавки, протянул одну Синише. Он взял ее и открыл, не сводя глаз со связки газет. Сверху лежал номер «Глобуса» за прошлую неделю, на обложке которого красовался заголовок: «Бывшие сотрудники спецслужб — истинные властители Загреба?» Синише было хорошо известно, что за ним скрывается. Эту статью он прочитал раз десять за минувшую неделю, и все в ней было написано так, словно он сам диктовал ее автору. В ней подробно разбирался его случай: то, как ему подсунули официантку, активиста, наркотики и фоторепортера — все было изложено до мельчайших деталей. Тем больнее было читать заключительные слова: «Из-за черного пиара подпольных силовиков на его перспективной политической карьере надолго поставлен крест. Неизвестно, сможет ли Месняк, жертва этой квазишпионской аферы, когда-нибудь вернуться к работе, для которой у него несомненно были все данные, но, к сожалению, не хватило интуиции».

Когда холодный край банки коснулся его нижней губы, Синиша вздрогнул.

— Спасибо, извини. А это что у тебя? Собираешь по островам макулатуру?

— Нет, это… Правильнее будет сказать, что другие собирают ее для меня. На Третич не доставляют прессу, а на Вториче живет пара, у которой я какое-то время жил, будучи подростком. Они читают разные газеты, а для меня откладывают еженедельники. Когда бы я ни приехал, у них меня всегда ждет новая связка. Это сегодняшняя, здесь номера за три месяца с небольшим, жду не дождусь, когда я ее развяжу.

Синиша наконец смог разгадать одну, пусть небольшую, головоломку: вот откуда у Тонино такой великолепный хорватский — из газет! Из этого фантастического винегрета, в котором, как когда-то выразился бывший министр культуры, «редкий грамотный автор служит лишь добавкой, консервантом для генномодифицированного концентрата необразованности и верхоглядства». Боже мой, а какой бы у Тонино был язык, если бы эти вторичане откладывали ему еще и ежедневные газеты!