Восьмой поверенный

— А как я узнаю, щто ты один, щто рядом с тобой нет Джамбатисты, который приставиль те ножь к горлу? Придумай какой-нить пароль.

— Ну, не знаю, ну это… Блин, что за фигня происходит… Не знаю, на хрен, я постучусь четыре раза.

— А знайщ песню Синатры: «Стрэйнджерс ин зэ найт…»?

— Ту лонли пипл… стрэйнджерс ин зэ найт — как-то так, да, знаю.

— Отличи, договорильсь. Постучись четырь раза и спой это. Еси не споещ, я буду знать, щто ты не один.

Синиша скептически усмехнулся:

— О’кей…

Сам он отправился ночевать прямо на «Аделине», но никак не мог уснуть больше чем на пять минут. Он просыпался, нервничая то из-за завтрашнего плавания, то от предчувствия приближения жаждущих мести мафиози, то от мысли о том, что его миссия поверенного, кажется, и правда близка к завершению, то его будил запах солярки, которую Тонино выиграл во время своей последней лотереи.

Он вышел из порта через полчаса после рассвета, чтобы не напугать последнюю оставшуюся средиземноморскую медведицу и не нарушить таким образом ритм, в котором Брклячич пересчитывал свою фасоль.

— Куды ты поарти, повери? Бежишь, цьто ли? — послышался откуда-то голос невидимого смотрителя маяка.

— Негетив! Йо вернусь уоколо полудня! — ответил он в пустоту.

— Повери, трей куошецьки! Трей!!! Воротилась коа мне Изуольда, у ней…

Стук мотора «Аделины» заглушил последние слова Брклячича, поэтому Синиша коротко отсалютовал ему и стал вновь всматриваться вперед, поверх носа катера. Выйдя в открытое море напротив Лайтерны, он стал оглядываться по сторонам в поисках хоть какой-нибудь точки в западной части горизонта, который становился все светлее. Нигде не было видно никаких плавсредств, тем более мафиозных. Он осторожно наклонил штурвал и медленно пошел вправо вдоль скалистого берега Третича. Заметив в контровом свете темный низкий силуэт Вторича, он направил нос катера на него, включил полный ход и шел так около получаса. Потом он снизил ход до минимума и крепко зафиксировал штурвал на этом курсе. Он установил на часах и телефоне будильники, чтобы они зазвонили через час, а сам задремал на корме.

Письмо в обе телефонные компании он составил за пять минут, а вот придумывание имейла премьеру и Жельке заняло у него несколько дней. В итоге он сочинил что-то вроде телеграммы: «Моя работа здесь наконец подходит к концу. Как там в верхах? Серьезный замес?» В таком формате соотношение отчаяния и абсолютной незаинтересованности, брезгливости и желания быть снова в теме показалось ему идеально сбалансированным. Без криков о помощи, но с намеком на готовность принять участие в новой битве.

Когда однообразный электронный сигнал вывел его из полусна, еще не было восьми часов. Было пока слишком рано для субботнего утра, чтобы кому-то звонить, да и сигнал еще только слабо мигал первой, самой короткой, черточкой на экране. Небо было ясным, а море абсолютно спокойным — он вздремнул еще полчаса, после чего принялся за работу. На дисплее телефона уверенно отображались все три палочки. Он заглушил двигатель и медленно потянулся, а по его лицу разлилась блаженная улыбка. Иногда по ночам, когда не было ни дождя, ни ветра, его поражала стоявшая на Третиче тишина, подобной он не слышал никогда в своей жизни: мягкая, глубокая, добрая — казалось, что ее можно потрогать руками. Однако та тишина, которую он вдруг услышал теперь, когда остановил мотор, была совершенно другой. Посреди спокойного, гладкого, как стекло, моря, под кристально чистым небом, в отсутствие каких-либо живых и искусственных источников звука, он стоял в центре Вселенной, слушая тишину, которая медленно растекалась по жилам, костям, мышцам и мыслям. Он зажмурился и почувствовал, как абсолютное беззвучие поднимает его куда-то ввысь, как будто он наконец выныривает на поверхность, чтобы глотнуть воздуха.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! — закричал он что было силы и чуть не сошел с ума, в восторге от того, что в ответ не послышалось даже эха. Он быстро спустился в каюту, где стал наслаждаться звуками, на которые он раньше не обращал внимания: звуками своих шагов по доскам «Аделины», звуками открывания сумки и раскрытия ноутбука, звуками подсоединения кабеля к телефону. Звук печатания на клавиатуре был ему хорошо знаком, но теперь он ясно различал кое-что еще: тихое соприкосновение своих пальцев и пластиковых букв. Он еще раз пробежал глазами заранее подготовленные письма, желая поскорее с этим закончить, чтобы выключить слишком громко жужжавший компьютер. Он отправил все три письма, а потом проверил папку «Входящие», где лежал один-единственный имейл, полученный еще в феврале:

«Здесь намечается полный кавардак. Приеду, как только смогу. Во влож. прикрепляю пару своих фоток из Сеула. Целую, Желька»