Восьмой поверенный

— Слушай… Давай решим этот вопрос с Желькой и начнем нормально разговаривать, нормально разговаривать.

— Здесь нечего решать, шеф, зачем нам тратить на это время. Я сбежал сюда, она совершеннолетняя женщина, вот и все.

— Я просто не хочу, чтобы ты думал…

Синиша махнул рукой.

— Ну хорошо. Так, давай я тебе сразу все расскажу, с места в карьер. Я полагаю, ты в курсе текущей ситуации в Хорватии. Цици переметнулся на сторону противника, он просто-напросто повернулся ко мне спиной.

— Да он и был повернут к вам спиной, уже тогда, когда вы договаривались о создании коалиции, только вы не хотели этого замечать.

— Я допускаю такую возможность. В любом случае, самое позднее через две-три недели, я должен подать в отставку, и нам придется идти на внеочередные выборы, внеочередные выборы. Мы уже обо всем договорились, только пока не утрясли с президентом дату.

— И поэтому вы приехали на Третич — чтобы оценить настроения избирателей?

— Нет, я приехал за тобой, за тобой… Молодые кричат, что они разочарованы — не знаю, чего они от нас ожидали, но, очевидно, мы это не выполнили. За последние три года у нас появились тысячи и тысячи новых совершеннолетних избирателей, и никто не умеет работать с молодежью так, как это делаешь ты… Я думаю, что только ты можешь склонить их на нашу сторону, и я уверен, что ты также сможешь вернуть нам большую часть тех разочарованных. Партия со мной согласна.

— А зачем вам я? У вас новая советница, она была моей ближайшей помощницей, она знает все о том, что я делал и как делал.

— Не надо, Синиша. Поверь, она сама сказала мне, чтобы я попросил тебя, попросил тебя. Вот тебе мобильник, позвони ей и спроси у нее сам.

— Шеф… Сигнала уже нет. Мы вышли из зоны доступности, как сказал бы один хороший парень.

— Как нет? — спросил премьер и стал растерянно крутиться на месте с бесполезным телефоном в руках.

Остаток пути они провели, разговаривая о результатах опросов, о возможной величине процентов, которые получит Цици, если вовлечет в приватизацию электроэнергетики своих французов, о составе возможных послевыборных коалиций…. Синиша все это время старался никак не показывать свою реакцию на его предложение. Перед Лайтерной он замедлился, развернул «Аделину» и подождал, пока подойдет оставшаяся часть конвоя.

— Сделаем так, — сказал он премьеру. — Один телохранитель пускай перебирается к нам на катер, а второй с советницей пусть подождут меня: я вернусь за ними. Полицейские и шкипер вместе с яхтой пусть остаются здесь, перед входом в бухту.

— К чему это все?

— Бухта слишком мелкая, и только я могу здесь пройти — полицейским это хорошо известно, но вы им все равно скажите, чтобы они не начали умничать.

— А как к вам подходит паром? Где он швартуется?

— Шеф… Здесь нет парома. Нет сотовой связи, нет даже обычного телефона, нет электричества, нет водопровода, нет канализации. Нет ни врача, ни священника. Нет порта, если не считать маленькой пристани для таких вот катеров.

— А что же здесь тогда есть?!

— Здесь полно солнечных батарей, спутниковых антенн и стариков с весьма своеобразными обычаями и привычками.

— Они опасные, агрессивные?

— Да нет, ничуть. По крайней мере, в отношении людей.

Высадив премьера и первого телохранителя, он вернулся за Желькой и Звонко. Желька села рядом с ним, а Звонко вежливо перешел на нос катера.

— Послушай… — начала Желька.

— Не заморачивайся, все о’кей. Я так и думал, что ты найдешь себе кого-нибудь, ради бога, это нормально. Мы все равно не были в каких-то крепких отношениях. Меня только… То, что ты нашла себе шефа, я имею в виду, нашего Шефа — это вот меня слегка коробит. Как-то это слишком дешево, что ли, я не знаю… Когда вы с ним скорешились? Тогда, на Дальнем Востоке?

— Это абсолютно не важно. И даже не думай заниматься морализаторством: как будто ты здесь не нашел себе какую-нибудь островитянку…

— Ох, блин, погоди-ка, да кто-нибудь из вас хоть представляет, куда вы меня вообще послали!? А? Мы тут пару дней назад похоронили самую молодую третичанку, ей было шестьдесят семь, эй! О чем ты говоришь? Этот твой гений спрашивает у меня, где паром, а ты несешь ахинею про каких-то островитянок, вы что думаете, где я пробыл семь месяцев? На Хваре? Мать вашу…

Синиша в бешенстве прибавил ходу. Они молчали до самого берега, где премьер, как профессор Бальтазар^[21], скрестив руки за спиной, медленно делал десять шагов в одну сторону, потом десять шагов в обратную. Синиша аккуратно пристал кормой к берегу, словно делал это каждый день. Он пожалел, что Тонино не мог этого увидеть.

— Вот и мы, — сказал он, сходя последним с поставленной на якорь и привязанной «Аделины». — Бенарриватовать ноа Трециць, энтот стоун тир, энту каменную лакриму!

Из всей хмурой компании лишь один премьер усмехнулся:

— Опа, ты и диалект освоил!

— Еще нет, но я стараюсь. Человеку всю жизнь пристало трудиться.

— Разумеется… Ну, отведи нас в какой-нибудь ресторан, трактир…