Воспитание чувств: бета версия

У нас получился не совсем театр, скорее, живые картины – очень живые картины. Алисе досталась роль товарища Машкина, это была простая роль – в качестве товарища Машкина она следила за мной, а я все не мог понять, как это – оскорбительно махать руками и противно выворачивать ноги… Оказалось, нужно не бояться, что над тобой будут смеяться, нужно хотеть, чтобы смеялись, – и у меня получилось, Алиса хрюкала, Скотина квакал.

Номера 1 и 2 заглянули к нам – чего вы тут так ржете? Им было скучно, номер 1 спросил номер 2: «Зайдем поржать?», тот не нашел в этом ничего страшного, они зашли, заслушались: «Однажды Орлов объелся толченым горохом и умер. А Крылов, узнав об этом, тоже умер. А Спиридонов умер сам собой. А жена Спиридонова упала с буфета и тоже умерла…», и номер 1 сказал завистливо: «А у вас тут ржачка». Номера 3 и 4 тоже хотели зайти поржать, но они были в этой их иерархии низшими, им было велено оставаться за дверью и охранять.

– Нам обращаться к вам по номерам? Или вы все-таки представитесь? – спросила Энен.

Номера отказались, сказали: «Не положено», но, когда охранники и заключенные вместе смеются, между ними что-то меняется… А когда охранники и заключенные ставят вместе спектакль…

Энен пригласила их в наш спектакль. Объяснила это тем, что заботится о нашем будущем: когда узники и тюремщики ставят вместе спектакль, они уже не узники и тюремщики, а коллеги… К тому же это не кафкианское зло, а всего лишь Сырник и Пельмень… К тому же она приглашает охранников в наш спектакль в рамках абсурда, абсурд для того и существует, чтобы защититься от страха… Думаю, ей просто не хватало актеров.

– Они наши враги, – сказала Алиса.

– Враги. Но ведь они никогда не посещали драмкружок… – И Энен глубокомысленно добавила: – Не забывайте ходящих и путями неправедными.

Ходящие путями неправедными Сырник и Пельмень присоединились к нашей труппе. Энен сказала, что сначала она сама прочтет нам текст, потом будет распределение ролей, потом мы будем читать по ролям, это называется «читка», а уже потом настоящая репетиция. Но есть один важный момент: читка должна быть в костюмах. Для того чтобы не просто слушать, а услышать Хармса, мы должны быть правильно одеты, загримированы. И нужен реквизит.

«Ну, в рамках абсурда…» – просительно сказала Энен надувшейся Алисе, и мы нарядились кто во что – костюмы и реквизит нашлись в Куче: Скотина в рваную скатерть бабы Цили и Ларкин младенческий чепчик, в руках эмалированный бидон, я в довоенный мотоциклетный шлем, Алиса в белый халат бабы Симы без одного рукава и одноухую ушанку дяди Игоря, и Энен в своем голубом боа уселась на режиссерское место посреди комнаты. Охранники сначала стеснялись наряжаться, но, после того как Энен повязала поверх боа мой старый пионерский галстук, сбегали к Куче и выбрали для себя кое-что. В рамках абсурда.

А затем разыгрались и стали полноправными участниками драмкружка: прикатили кроватку Скотины, и Сырник уселся в нее, – представьте огромного детину с несимпатичным лицом в драной жилетке бабы Цили и шапочке с завязками под подбородком, скрючившегося в детской кроватке, в руках чайник и сковородка в качестве погремушек.

Пельмень был более сдержан в одежде, но придирчив к месту – сидеть хотел непременно в инвалидном кресле, инвалидное кресло вообще играло большую роль в реквизите, за него шла борьба между Скотиной и Пельменем: победил Пельмень, бухнулся в инвалидное кресло и взял Скотину на руки.

Когда все расположились кто где – в детской кроватке, инвалидном кресле, на диванах и велосипедах (Мент на диване), Энен сказала, что прежде всего нужно придумать название спектакля. Скотина вертелся, гремел бидоном, мяукал кошкой, шипел ужом, – охранник пересадил его на стул и завесил простыней, так, завешенный, он участвовал в обсуждении названия.

Энен велела каждому по очереди сказать, что придет в голову. Алиса фыркнула, я сказал почему-то «красота», Скотина из-под простыни – «гав», а Сырник сказал «студень» и объяснил – жрать охота. Энен сказала, что в слове «студень» ей слышится негативная коннотация, и Сырник, подумав, предложил «холодец».

Решили, что спектакль будет называться «Холодец», и приступили к читке.

… – Я писатель! – заявил из кроватки Сырник.

– А по-моему, ты говно, – заржал Пельмень.

Самиздатскую книжку держал в руках Сырник, а Пельмень наклонился над ним в кроватке, как над младенцем, посматривая в текст.

Алиса мрачно заметила:

– Это нелитературное слово, вы сами говорили, что мне нельзя…

– Литературное-литературное, – отмахнулась Энен. – Давайте читайте!

– Я художник! – завопил Сырник.

– А по-моему, ты говно! – радостно отозвался Пельмень.