Воспитание дикости. Как животные создают свою культуру, растят потомство, учат и учатся

«Когда я давал имена этим китам, я надеялся, что буду наблюдать за ними всю жизнь, пока работаю. Я предполагал, что Тамб и Энигма останутся здесь всегда, пока я сам выхожу в это море. Что мы будем возвращаться вновь и вновь и встречать знакомых китов. Каждый год для нас самая большая радость – снова видеть китов, с которыми расстались в прошлом сезоне. Скажем, снова встретить семью "R" и узнать, как Рэп, Райот и Рита продержались с тех пор, как мы расстались с ними. Ну а сейчас приходится признать, что я, скорее всего, их не увижу», – говорит он, бросая на меня быстрый взгляд.

Я спрашиваю, кто из китов, рождение которых он наблюдал, не дожил до сегодняшнего дня.

«О, – вздыхает он. – Список длинный. И очень печальный. Когда мы только начали наблюдать за "Семеркой", у Фингерс был детеныш, Тамб. Но когда мы вернулись сюда на следующий год, оказалось, что Тамба уже нет в живых. Мы знаем, что выживают не все. Потом у Мистерио родилась Энигма. Энигма мне очень нравилась, мы проводили с ней много времени. Она и ее кузина Твик подплывали к нашей лодке, пока взрослые кормились на глубине. Я правда очень ждал встречи с ней, но она пропала. Зрелые самки тоже погибали. Пазл-Пис, например, которая была здесь с девяностых, погибла. Квазимодо, Мистерио тоже уже нет в живых. Из прежней "Семерки" остались всего трое. Вот, в одной только семье, за которой мы наблюдали ближе всего: Тамб родился и умер; Энигма родилась и умерла. Я принял ее смерть очень близко к сердцу. Твик тоже умерла. Диджит так и таскает на себе снасти, в которых запуталась. Итого четыре детеныша в семье из пяти взрослых. Катастрофа».

Потери кашалотов и скорбь Шейна обретают новый смысл, когда он поясняет:

«Никто никогда не следил за судьбой отдельно взятых семей кашалотов на протяжении десятилетия. Мы были первыми. И когда потом мы взглянули на собранные данные, оказалось, что двенадцать семей из тех шестнадцати, которые мы наблюдали чаще всего, за это время уменьшились. Каждый третий китенок не доживает даже до года. А взрослые тем временем стареют. Все здешние семьи… Они вымирают».

При этом, напоминает мне Шейн, каждый кит имеет значение не просто как отдельная особь, но и как сосуд знаний: «Когда молодые киты гибнут, мудрость их бабушек рискует исчезнуть бесследно».

И вот в чем он совершенно категоричен: «Каждый кит – единственный в своем роде и занимает уникальное место в социальной сети. Если исчезнет Пинчи, ее нельзя будет просто взять и заменить на Фингерс».

Каждый кашалот имеет значение для других связанных с ним особей, и смерть каждого оказывает влияние на тех, кто его пережил. Отношения между китами создают дополнительный слой в устройстве их жизни. А следовательно, и смерть тоже приобретает дополнительный смысл.

Так что на кону не только численность. Речь идет не о популяции, не о разнообразии или даже культуре. Речь идет о способах существования. Какие древние хранилища памяти при этом опустошаются, какие богатейшие картотеки жизни уничтожаются? Иными словами, на кону оказываются целые сообщества личностей, которые сознают себя в мире благодаря тому, что знают друг друга. Каждый кит – это узел в сложной сети социальных отношений. Одни играют определенные роли внутри семей, другие – между семьями. И, как объяснил мне Шейн, сеть социальных связей «очень страдает при утрате каждого узелка». Так что правильнее задаться не вопросом: «Как избежать гибели еще одного кита?», а вопросом: «Как бы нам не потерять еще и Пинчи?»

Снижение численности кашалотов началось в 2009 году. Что тогда изменилось? Похоже, дело не в пище. Перед тем как нырнуть, киты испражняются на поверхности. Частота их дефекации в этом участке океана в два раза выше, чем где-либо еще, так что, по-видимому, пищи им хватает, и едят они хорошо.

«Им приходится сталкиваться с тем, что они живут практически в урбанистических условиях, – говорит Шейн, – в непосредственной близости от людей».

Что это означает? Загрязнение, пестициды, круизные лайнеры, грузовое судоходство, высокоскоростное паромное сообщение. А еще пластик, который заглатывают киты, и рыболовные снасти, в которые они попадаются.

«Мы сильно усложняем им жизнь, – замечает Шейн. – Мы вынуждаем их тратить больше сил на то, чтобы добывать пищу, взаимодействовать с семьей и избегать множества проблем, которые мы им создаем».

За последние три года четыре из известных Шейну китов пострадали от рыболовных снастей. Два из них – детеныши. Китенок по имени Тёрнер запутался в креплениях устройства для привлечения рыбы. Его мать Тина, судя по всему, пыталась помочь ему. И беда не только в том, что она опоздала – Тёрнер уже утонул, – но и в том, что, силясь вызволить его, Тина сама застряла. При этом она так билась, чтобы вырваться из западни, что сломала себе челюсть. Спасатели успели освободить ее, но с тех пор ее никто не видел.