Воспитание жизнью

Однако он все же достал из своего ящика столовый нож, тот самый, который спустя несколько недель будет верно служить ему для вскрытия писем от девушек, и отрезал от откусанного конца колбасы кусок длиною с палец. Другой кусок он передал через Петцинга Штриглеру. Тот взял его и не сказал ни слова.

— И вообще, — продолжал Бергеман, обращаясь к Якобу, — почему ты, собственно, говоришь нам «вы»? До тебя в нашей комнате никто не говорил друг другу «вы», как, впрочем, и до армии, когда мы все вместе работали. К нам в транспортную бригаду прислали на время одного студента, который изучал искусствоведение. Видать, от учебы-то он слегка и свихнулся. Натворил он у нас делов: то комнатную пальму во время уборки сломает, то разобьет старинное зеркало. А однажды он даже нечаянно вылил в унитаз воду из аквариума, разумеется, вместе с рыбками. Ну и шуму было, скажу я вам, из-за исчезнувших ценных рыбок! И все это называлось «проходить практику на производстве по «биттерфельдскому методу»[1]. Кое-что в этом определении соответствовало истине, а именно то, что его пребывание у нас вышло нам боком: сократились премиальные, меньше стало «левой» работы. Зато говорить этот тип был мастер, своей ученостью он доводил нас буквально до одури! Реализм, символизм, формализм. Одни только «измы», и все этак свысока! И все на «вы». Не знаю, сколько времени он мучил бы нас, если бы мы однажды не сбросили, символически конечно, реалистический комод (резьба по дереву, произведение искусства, восемнадцатый век) на его ногу. С того момента он вдруг стал нормальным человеком. С ним можно было даже ладить, и обращаться ко всем он стал на «ты».

Петцинг прыснул со смеху, на тонких губах Штриглера промелькнула довольно сдержанная улыбка, и лишь Якоб хранил тягостное молчание.

— Кстати, — добавил Бергеман, — у вас на работе, наверное, тоже не обращались друг к другу на «вы»? Или я ошибаюсь?

— Конечно, — согласился Якоб, — не обращались.

— То-то и оно, — сказал Бергеман. — Ну как, ребята, вкусно?

— Вкусно! — крикнул Петцинг и громко засопел.

— Однако в уставе написано… — робко попробовал возразить Якоб.

Но ефрейтор снова не дал ему договорить до конца:

— Устав — это теория. Я сам его основательно проработал. Так, а теперь довольно! Вот тебе кусок колбасы, и помолчи ты наконец!

Итак, дружеский разговор не удался, однако Якоб все же не терял надежды. Если сейчас ничего не получилось, следует попытаться в другой раз: когда-нибудь тебя должны будут понять.

Якоб решил поговорить со своим командиром, лейтенантом Телем. Это он принимал унтер-офицера в танковую роту три недели назад. С тех пор, правда, им больше не доводилось поговорить друг с другом, о чем Якоб теперь сильно сожалел.

«Он слишком строг, — говорили о лейтенанте одни. — Его предшественник был, как раз наоборот, добрым и приветливым человеком. Если служба шла как надо, он не придирался из-за каких-нибудь пустяков».

«Зато этот справедлив, — утверждали другие. — Зря никого не обидит. А что касается пунктуальности, то и пять минут в армейских условиях значат немало. Что, если, к примеру, он начнет выписывать нам увольнительные записки на пять минут меньше? Нет, не дай бог! Правда, со своим секундомером, с которым он не расстается, он иногда может свести нас с ума! Дай ему власть, он на все установил бы нормативы, хотя это не так уж и плохо. В конце концов благодаря этому у нас наладился порядок: второе место в полку что-нибудь да значит. Да и на наше свободное время теперь никто не покушается. Правда, ребятам хочется видеть своего командира хоть иногда по-настоящему веселым. Хотя веселиться-то, собственно, нет причины: наш командир роты все еще лежит в гипсе. А впрочем, лейтенант отнюдь не лишен чувства юмора! Помните, как однажды мы захотели над ним подшутить? Попросили его показать нам ось канала ствола танковой пушки. И как он на это среагировал? «Сейчас я заставлю вас найти ее, — сказал он, — и тот, кому удастся отделить ее от ствола, тут же получит у меня десятидневный отпуск на родину. Это так же верно, как то, что я являюсь лейтенантом Телем, заместителем командира роты первого танкового полка!»

Входя в кабинет командира роты, Якоб надеялся увидеть заместителя командира роты, как всегда, подтянутым, энергичным. Но лейтенант сидел, склонившись над столом, устало положив перед собой руки. Его тонкое, несколько заостренное книзу лицо казалось бледным. Он безучастно смотрел перед собой на какие-то бумажки и таблицы.

Якоб хотел было доложить, как положено, но лейтенант движением руки остановил его и лаконично спросил:

— Что это может быть — плоское, круглое и без зубцов?

— Изношенная шестеренка из коробки передач, наверное! — удивился Якоб.

— Угадал, — сказал Тель. — На занятиях по матчасти за такой ответ тебе поставили бы пятерку. Ну, что случилось, товарищ Тесен?

— Да вот никак не могу справиться с одним делом, товарищ лейтенант.

— Большим или маленьким?

— Да как сказать? Думаю, что с большим.

— Жаль, — произнес Тель, — придется в другой раз: сейчас мне некогда.

— Но дело срочное, — настаивал Якоб.