Читаем Воспитание жизнью полностью

— У меня сейчас все дела срочные, — заметил лейтенант и, взяв со стола пластмассовую линейку, поворошил ею кипу бумаг. — Изношенная шестеренка и кое-что другое… Сейчас это меня беспокоит больше всего!

— Разве шестеренка не может подождать?

— Не может!

— Обидно, — сказал Якоб. — Когда вы сможете поговорить со мной?

— Минуточку! — Тель линейкой подтянул к себе толстый календарь, прошелся взглядом сверху вниз по его листам, исписанным убористым почерком. — Завтра рано утром выезд на местность, — пробормотал он, — возвращение вечером, отбой. Послезавтра ночная стрельба, до этого посещение больных. — Тут он остановился и на минуту задумался. — Нет, — произнес он, помедлив, — посещение больных отменить нельзя, об этом уже объявлено. На следующий день — проверка технической готовности. Надеюсь, что до этого мне удастся разобраться с этой проклятой шестеренкой! Потом, наконец, парикмахерская; без этого никак нельзя: мне уже стыдно показываться на глаза командиру. Вечером доклад в кружке «Юный специалист» на тему «Социализм и экономия времени». На эту неделю все забито, — заключил он и, пожав плечами, взглянул на Якоба.

— Смешно как-то, — сказал Якоб, — вы мой ротный командир, а времени у вас для меня нет!

— Я ваш командир взвода, а ваш ротный вот уже два месяца лежит в госпитале. Это я так, для уточнения. А кроме того, я еще руководитель группы политических занятий, руководитель стрелкового кружка и член лекторского коллектива. К тому же я член партийного бюро, член правления мотоспортивного клуба, не говоря уже о том, что включен в кулинарную комиссию, а когда к нам приезжают наши русские друзья, я еще исполняю обязанности переводчика. Хорошо еще, что не умею петь, а то наверняка меня зачислили бы в полковой хор. А между прочим, я до сих пор еще не женат. Правда, скоро это может случиться. Во всяком случае, работы мне хватает по горло!

— Стало быть, я могу идти? — спросил Якоб.

Тель взглянул на него снизу вверх и помедлил:

— Ну ладно, давайте, что там у вас? — Лейтенант посмотрел на свои часы. — Даю вам на объяснение пять минут, не больше!

Но не успел Якоб открыть рот, как зазвонил телефон.

— Подождите минуточку, — сказал Тель и снял трубку. Разговор был коротким и закончился словами: — Так точно, сейчас буду! — Лейтенант сразу же встал из-за стола, отыскал какой-то листочек в кипе бумаг и, сложив остальные в планшет, спросил: — А может быть, вы все воспринимаете слишком трагически?

Якоб посмотрел на него в недоумении и растерянности.

— Ведь в конце концов ваш экипаж занимает неплохое место в роте… — продолжал лейтенант.

— По одним отметкам судить нельзя, — перебил его унтер-офицер.

Лейтенант взял со стола ремень и головной убор.

— Ну ладно, — сказал он и вышел из-за стола, — отложим наш разговор до другого раза. А теперь я должен идти, меня вызывает командир батальона. Да если бы и не вызывал, мне все равно уже пора бежать. Прибыли наконец запчасти. Слава богу!

«Отложить не отменить», — подумал Якоб и пошел в подразделение.

На следующий день начались пятидневные учения, затем предстояли приведение техники в порядок, проверка оружия, пересдача норм по стрельбе, короче — десятки всевозможных мероприятий, которыми живет воинская часть.

Лейтенанта часто не было видно целыми днями. Если Якобу и удавалось его увидеть, то ответ был один:

— В другой раз, сейчас некогда!

И все это в то время, когда выходки ефрейтора Бергемана становились особенно невыносимыми. Якоб уже не имел в виду объявление в журнале; само по себе оно было безобидным и свидетельствовало лишь о непорядочности ефрейтора. Теперь речь шла о другом. Зазнайство Бергемана росло с каждым днем. Казалось, он хотел еще сильнее уязвить унтер-офицера и показать его беспомощность. Поставить на моечную площадку танк? Ерунда, кусочек грязи мы и сами с него обобьем! Слишком сильно промаслен ствол? Да мы и раньше всегда так ствол смазывали! Соскальзывает сцепление? Ерунда, на ходу этого вовсе не заметно! Провисает цепь? Да она всегда провисала! Наш танк слишком глубоко стоит в парке? Наш-то стоит правильно, это другие слишком выдвинуты! И все это в присутствии других солдат, стоявших за спиной унтер-офицера Якоба Тесена!

Остальные члены экипажа молчали, а у лейтенанта все еще не находилось времени на беседу. Мужество Якоба убывало с каждым днем.

«Но ведь когда-нибудь они должны будут меня выслушать, — надеялся он поначалу. — Главное — оставаться последовательным, не слишком уж полагаться на перегруженного служебными обязанностями лейтенанта. Людей, готовых меня выслушать, в полку не так уж мало».

В это время Якоб стал все чаще наведываться на пляж, подолгу наблюдал за волнами и печальными чайками.

И вот в один прекрасный день он решил: «Пора кончать, Якоб! В подразделении ты потерпел полное фиаско. Какой же из тебя командир танка?! Видно, эта должность не для тебя. Как только начнется очередное увольнение в запас, лучше сразу же покончить с этим. И избавиться от всех забот и хлопот…»

5

То, что Якоб затягивал осуществление своего намерения, частично объяснялось его выдержкой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее