Энди вцепился руками в подлокотники, словно боялся, что улетит, если разожмет пальцы. Он не отрывал взгляд от яркой точки на экране даже после того, как понял, что ее уже нет, и он видит только остаточное изображение… или воображает, что видит.
Но он все равно испугался. Внезапно обнаружил, что вспоминает приключенческие истории, которые читал в детстве. В них дети частенько оказывались в пещере, свеча гасла, а спичек не было. Авторы всегда долго и подробно описывали темноту: «осязаемую», «кромешную», «полную». И разумеется, не обходились без давно известной «живой темноты»: «Живая темнота поглотила Тома и его друзей». Если авторы хотели произвести впечатление на девятилетнего Энди Макги, им это не удалось. Если он хотел, чтобы его поглотила тьма, то мог залезть в стенной шкаф и одеялом заложить щель под дверью. Темнота была всего лишь темнотой.
Теперь Энди осознал, до какой степени ошибался. Собственно, ребенком он ошибался и во многом другом, но эта ошибка, возможно, стала последней, которую он обнаружил. И сейчас ему предстояло убедиться в этом на собственном опыте, потому что окутавшая его темнота была не просто темнотой. С такой темнотой он не сталкивался никогда в жизни. Если бы не кресло под задом и подлокотники, в которые он вцепился руками, он мог бы с тем же успехом плавать в лишенной света лавкрафтовской межзвездной бездне. Он поднял руку, поводил ею перед глазами. И хотя почувствовал, как ладонь легко касается носа, ничего не увидел.
Энди опустил руку, вновь схватился за подлокотник. Сердце колотилось быстро и гулко. Снаружи кто-то хрипло крикнул: «Ричи! Ты где, твою мать?» – и Энди сжался, словно ему угрожали. Облизнул губы.
В коридоре, за стенами его «квартиры», что-то упало, кто-то закричал от боли и удивления. Энди сжался вновь, застонал, затрясся. Ему все это не нравилось. Совершенно не нравилось.
Даже испуганная часть его разума – та часть, что находилась на грани паники, – признала логику этого вывода и немного расслабилась. В конце концов, это была всего лишь темнота. Вот и все – просто отсутствие света. И в темноте нет никаких
Ему очень хотелось пить. Он спросил себя, осмелится ли подняться и пройти на кухню, чтобы достать из холодильника бутылку имбирного эля. Решил, что справится, если будет соблюдать осторожность. Встал, сделал два шага и ударился голенью об угол кофейного столика. Наклонился, потер ногу, глаза от боли наполнились слезами.
Это тоже напоминало детство. Они играли в «слепца». Кажется, все дети в это играют. Требовалось пройти из одного конца дома в другой с повязкой на глазах. А остальные смеялись, если ты падал, наткнувшись на пуфик или зацепившись ногой за порог между столовой и кухней. Игра становилась болезненным уроком: показывала, как мало ты знаешь о своем вроде бы таком знакомом доме, разъясняла, что на глаза ты полагаешься куда больше, чем на память. Игра заставляла задуматься: а как, черт побери, ты будешь жить, если вдруг ослепнешь?
Он обошел кофейный столик и медленно зашаркал по открытому пространству гостиной, вытянув перед собой руки. Удивительно, каким угрожающим казалось открытое пространство в темноте.
Его растопыренные пальцы ткнулись в стену, болезненно выгнулись. Что-то упало: как он догадался, пейзаж с амбаром и полем с копнами сена в стиле Уайета, висевший у двери на кухню. Прошелестел рядом, сползая по стене, словно меч, рассекший в темноте воздух, и грохнулся об пол. Оглушающе громко.
Энди замер, держа перед собой руку с ноющими пальцами, ощущая болезненную пульсацию в голени. От страха у него пересохло во рту.
– Эй! – крикнул он. – Эй, парни, не забудьте про меня.