Воспоминание о дожде

– Да-а? – Клименко с интересом воззрился на трёхлитровую банку. Огурцы за баночным стеклом толкались бурыми пупырчатыми боками, как крокодилы на отмели. Таня потихоньку вынула альбом из рук Андрея, тоже заглядевшегося на огурцы, и поставила на холодильник. Так он и стоял там, раскрытый на портрете Грошевой и подпёртый солонкой, рядом с иконкой апостола Андрея в яркой зелёно-красной рясе. В одной руке апостола Евангелие, другой рукой он придерживает большой крест в виде буквы «икс». Всё это на фоне сиреневатых гор и причудливо изрезанных бухт. Наш Херсонес, что ли? Или Кавказ?..

Клименко открыл банку и стал тыкать вилкой в одного из крокодильчиков, тот увёртывался, не поддавался. Мы с Таней, забыв о Грошевой, внимательно следили за поединком. Я не выдержала:

– Саш, дай я… У меня рука в банку пролазит!

– На! Скоро у тебя и голова будет туда пролазить! Она ж усыхает без умственной работы. И как это можно было, не понимаю, уйти из науки!

– Она лёгкой жизни захотела, как Грошева, то есть не Грошева, а вот эта вот, – поддакнул Андрюша, махнув рукой в сторону холодильника, – и мне тоже огурца… Профессор Клименко, за тебя… тэк скэзать… э-э-э… как выдающегося учёного!

Чокнулись, выпили. Помолчали. «Не-Грошева» укоризненно смотрела с холодильника: «И вам не до меня! Даже послушать не хотите…»

– Я так и не понял, почему это не Грошева, – встрепенулся Клименко.

– Да ты посмотри на неё! Нет, ты внимательно посмотри! Неужели не видишь? Разве могла купчиха из раскольничьей семьи так носить шляпку?

Все уставились на портрет, Таня даже привстала и вытянула шею, а я вдруг будто впервые её увидела, не Грошеву, а Татьяну: белая матовая кожа, соболиная бровь, ровный носик, сжатые губы… Кого она так напоминает? Из раскольничьей семьи… Боярыня Морозова с картины Сурикова! И как это я раньше не замечала! Я перевела взгляд на Андрюшу: а вот и протопоп Аввакум! Чёрная бородища, насупленные брови, в глазах упрямство… Нет, это неуместные и даже неприличные аналогии – должно быть, я слишком серьёзно готовлюсь к экзамену по древнерусской литературе. Уж Аввакум-то с боярыней Морозовой не стали бы в пост водку трескать… А впрочем, кто их знает? Опять же Клименко справедливо утверждает, что водка постная…

– Хорошо, не Грошева, а кто тогда? – спросил Клименко, доставая из морозилки «Немировку с перцем» и продолжая смотреть на портрет.

Андрюша обвёл нас торжествующим взглядом:

– А вот этого мы никогда не узнаем!

– Как?! – опешил Клименко и, не долив Андрюшину рюмку, поставил бутылку, сильно стукнув о стол. На клеёнку посыпался иней.

– Ну, просто какая-то их знакомая, не из раскольников… Портрет неизвестной… Ты лей, профессор, не отвлекайся!

Я возмутилась:

– Так ты, оказывается, ничего не знаешь и на основании какой-то шляпки берёшься утверждать…

– Да! Мне шляпки достаточно! У меня интуиция!

Клименко снова принялся разливать «Немировку»:

– А что? Между прочим, в науке интуиция – самое главное. В искусстве тем более… За интуицию!

– За искус-с-ство! – засмеялась Таня.

– Молчи, женщина! Не сбивай нас, это будет следующий тост. Клименко, наливай! А ты, пис-сатель, чем спорить со старшими… достань огурец!..

Три притчи

I. Вадим Сергеевич и Оля

Поначалу их связывала небольшая научная работа. Вадим Сергеевич заведовал лабораторией, а Оля была аспиранткой, но не у Вадима Сергеевича, а в другой лаборатории, в соседней. Но и когда их совместная работа была закончена, Вадим Сергеевич продолжал к ним заглядывать, доброжелательно дискутировал с Олиным шефом, обязательно спрашивал Олино мнение, чем вызывал краску на её миловидном круглом личике, иногда давал дельные советы, в общем, можно сказать, они дружили. Несколько раз, увлёкшись обсуждением научных проблем, Вадим Сергеевич провожал Олю до общежития.

Тридцатисемилетний Вадим Сергеевич с отличной фигурой и низким, бархатным, прямо-таки чарующим голосом очень нравился институтским дамам. Оля краснела и хмурилась, когда при ней сплетничали о том, что Вадим с женой давно не живёт, собирается разводиться, «можно считать, что он в разводе». Правда, так считается уже несколько лет, да что-то воз и ныне там. «Это ничего не значит, – думала Оля, – то есть, наоборот, если ему так трудно даётся разрыв с женой, это и значит, что он хороший и серьёзный человек, и…» Когда Олины размышления доходили до этого последнего «и», она снова краснела и даже оглядывалась, как будто кто-то мог подслушать её мысли.

В тот вечер Оля дождалась, пока шеф уйдёт, и пошла в лабораторию к Вадиму Сергеевичу, захватив новый журнал со статьёй по интересующей его тематике. Статья была предлогом, наверняка Вадим Сергеевич её уже читал.

Просто Оля очень по нему соскучилась – они не виделись почти неделю, с прошлого четверга.