Читаем Воспоминание о дожде полностью

«Надежда Савельева», – прочитала Ирина Владимировна в программе. Кандидат искусствоведения, старший научный сотрудник театроведческого института. «Надо же, такие институты ещё сохранились, – удивилась Ирина Владимировна. – А этой Савельевой, пожалуй, все тридцать, а то и тридцать пять. Ну конечно, вон и обручальное кольцо на пальце. Значит, муж богатый и может позволить супруге заниматься театроведением. Что ж, слава Богу!»

Когда Надежда Савельева стала отвечать на вопросы, Ирина Владимировна уже не сомневалась, что они ровесницы – сорок пять, никак не меньше. Но до чего же великолепно женщина выглядит! Вот пример для подражания, а то мы всё ноем и ноем. Ах да, легко сказать, ведь не у каждой богатый муж!

В перерыве Ирина Владимировна спросила у своей знакомой о Надежде Савельевой. Оказалось, что Наденьке, как её называла приятельница Ирины Владимировны, недавно исполнилось пятьдесят пять лет, она сейчас оформляет пенсию. Наденька никогда не была замужем, всю жизнь жила с мамой и только полтора месяца назад вышла замуж за одного профессора, старше её на двадцать лет. Познакомились совершенно случайно тоже на какой-то конференции, но он не чеховед, а филолог-лингвист. Теперь не расстаются, она ходит с ним на его конференции, а он, если не занят в университете, на её…

Последние слова знакомая произносила, понизив голос: к ним подходила Наденька.

– Мне чрезвычайно понравился ваш доклад, – доверительно сказала Наденька Ирине Владимировне, – очень, очень интересно, и даже мой муж его отметил. Мишуня, иди к нам! Позвольте представить, мой муж Михаил Петрович Савельев.

Михаил Петрович оказался обрюзгшим коротконогим стариком с редкими космами желтовато-седых волос, неопрятно лежавшими на воротнике нового, модного, но неловко сидящего костюма. Его внешность можно было бы назвать неприятной и даже отталкивающей, если бы не умный, добрый и внимательный взгляд.

– Вы знаете, мой муж гений! – вдохновенно продолжала Наденька. – Поверьте, я говорю не как жена, а как читатель, вы со мной согласитесь, когда прочитаете Мишину книгу…

Было очевидно, что Михаил Петрович не считает себя гением, но он не возражал и смотрел на жену с нежностью. – Михаил Петрович, дорогой! Наденька, красавица вы моя! Наслышан, наслышан, поздравляю! – подошёл директор музея.

– Извините, мы с вами ещё обязательно поговорим, – шепнула Наденька Ирине Владимировне и обратилась к директору с теми же тёплыми доверительными интонациями:

– Спасибо, Юрий Александрович. Вы знаете, Михаил Петрович написал гениальную книгу, университет выделил деньги в связи с Мишиным юбилеем, на днях ждём тираж, книга гениальная, просто гениальная!

– Михаил Петрович занимается структурной лингвистикой, – тихо рассказывала Ирине Владимировне знакомая, – его гениальную книгу, кроме Наденьки и двух-трёх специалистов, и читать-то никто не будет. Разумеется, он далеко не гений, но всё же человек неглупый, а главное, порядочный. Его жена умерла пять лет назад, дети взрослые, внуки… Наденька их обожает, хвастает всем, что она бабушка…

– Ах, вы знаете, – звенел счастьем Наденькин голосок, теперь она беседовала с двумя старыми критикессами, – наша младшая внучка Машенька необыкновенно талантливая девочка, одиннадцать лет, а пишет совершенно гениальные стихи, и она так похожа на Мишу!

– Как странно и приятно видеть в наше время счастливого человека, – вздохнула похожая на засушенную ящерицу пожилая дама с уныло опущенными уголками губ.

– Это вы Антона Павловича цитируете? – ввернул директор музея. – «В наше время даже как-то странно видеть счастливого человека… Скорей белого слона увидишь». Рассказ «Счастливчик», помните?

– Да, – нехотя пробормотала засушенная дама, но уголки её губ всё-таки чуть-чуть приподнялись.

Чеховеды с удовольствием подходили к Наденьке, улыбаясь, поздравляли с законным браком, с выходом гениальной книги и семидесятипятилетним юбилеем Михаила Петровича. Солнце уже уверенно и вполне по-весеннему светило в окна чеховского дома, а сам Антон Павлович серьёзно и ласково смотрел на собравшихся сквозь пенсне и тоже, казалось, улыбался.

Завистливая деревня

И всё равно под небом низкимЯ вижу явственно, до слёз,И жёлтый плёс, и голос близкий,И шум порывистых берёз…Н. Рубцов

Володя пригласил меня на дачу в деревню.

– У тебя ещё и дача есть? – поразилась я. – Куда тебе? Ты же со своим домом не справляешься!

Володя не понял моего удивления. Он серьёзный человек, мой друг, с уже, по-видимому, необратимыми холостяцкими привычками. Володе за пятьдесят, был когда-то женат, развёлся, детей нет, но с бывшей женой по-прежнему дружен и усердно помогает её маме:

– Ты знаешь, она ведь инвалид… И у неё никого нет, кроме меня. Какая дочь? Бывшая жена? Ну что ты! Люсе некогда, она же занимается бизнесом!

Ох уж эти мне «бизнесвумены»!.. Володя бизнесом не занимается, он инженер на заводе. В общем, хороший человек, серьёзный, ответственный, положительный.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги