Воспоминания

В декабре 1947г. были отменены карточки, и прошла денежная реформа. Деньги, хранившиеся дома разменивались по курсу 1:10, а в сберкассах – 1: 3. В течение одной или двух недель действовали старые деньги и люди покупали на них всё, что продавалось без карточек, т.е. не очень нужное (потом я хорошо понимал персонажа Маяковского, закупившего при подобной реформе в 20-е годы «двенадцать гроссов барабанных палочек» - впрочем, в нашей семье, не имевшей накопленных денег, проблемы не возникло ни в 1947г, ни в 1991г.). Одновременно было объявлено и снижение цен. Упоминавшийся мною 1 кг ржаного хлеба стал стоить 3р. С тех пор 1 марта каждого года объявлялось очередное снижение цен. При последнем снижении цен 1 марта 1952г. цена 1 кг ржаного хлеба понизилась до 1р.70к. (напомню – до начала манипуляций – 1р. за кг) С тех пор цены почти на все основные продукты питания долго оставались постоянными (с точностью до деноминации рубля в 1961г.). Беда была в том, что качество этих продуктов неустанно ухудшалось, и большинство из них отсутствовало в открытой продаже, особенно в провинции; в сельских магазинах можно было видеть карамель «подушечки», да иногда крупу. В первые годы Новосибирского академгородка нас недолюбливали горожане, поскольку мы через свои столы заказов регулярно имели мясо и сливочное масло, практически отсутствовавшие в городе (постепенно положение «исправилось», у нас стало не лучше, чем в городе). В начале 1970-х мне приходилось привозить в Новосибирск из Москвы даже белый хлеб, а в конце 70-х – по рассказам моего ученика – один из участников Иркутской областной партконференции вопрошал: «До каких пор я буду привозить из Москвы мясо с клеймом Иркутского мясокомбината?»

Общий уровень зарплат в стране был невысок. Я видел это во время своих многочисленных туристских походов. В деревне это было особенно заметно. Цена ведра картошки или ведра огурцов до конца 70-х годов составляла 1р. (как до, так и после деноминации 1961г.). Для провинциальных городов, как и для нашей семьи, даже наша студенческая стипендия выглядела вполне заметными деньгами.

В 40-е годы большинство школ страны давало только неполное среднее образование (семилетка). На весь наш Молотовский район Москвы было только две мужские средние школы. В 8-10 классы поступали только желающие. Обучение там было платным (цена не очень высокая, но всё же!). Платным было и обучение в университете (кажется, 250р. за полгода). Я был освобождён от этих оплат по двум показателям сразу – как сын погибшего на фронте и как сын учительницы. В 1954г. эти оплаты и в школе и в университете были отменены, но среднее образование не стало обязательным.

На 1 курсе физфака МГУ стипендия составляла 290 р. в месяц, на более старших курсах - 300 или 310р. (в других ВУЗах стипендия была ниже, на отделениях строения вещества и радиофизики – немного выше.) Стипендия повышалась на 20 % при сдаче сессии на все «пятёрки». Стипендия, особенно повышенная, была существенной добавкой в бюджет нашей семьи. Большинство моих знакомых жило в семьях, им не требовались регулярные подработки. Я мог позволить себе занятия туризмом, поскольку в МГУ туристы-спортсмены получали дотацию, достаточную для проезда в общем вагоне (без плацкарты). Возможности профкома МГУ ограничивали радиус наших путешествий.

По окончании университета я стал инженером МНИИ-1 («ящика») с зарплатой 980р. и ежеквартальными премиями. Когда я перешёл на работу в Институт Математики Сибирского отделения, кадровик хотел сначала положить мне те же 980 р., но узнав о моих премиях, положил 1200 р. (после деноминации 1961г. – 120р.). С этими деньгами, одинокий и без особых претензий, я чувствовал себя уже среднеоплачиваемым человеком, как сказали бы сейчас «нижним слоем среднего класса». До сих пор я оцениваю своё социальное положение именно таким образом.

Школьные годы

Летом 1941г. моя мама, сестра, я и бабушка с дедушкой (по отцу) были эвакуированы из Москвы в город Верхнеуральск Челябинской области, известный с XVIII века своим каторжным централом. Мы прожили здесь до лета 1943г. (дедушка с бабушкой уехали раньше по вызову сына – писателя Лагина). Мама приехала сюда начальником эшелона, и в начале зимы много ездила по окрестностям, добывая в окрестных сёлах пропитание для детей. Уже первой зимой её должность была упразднена, и она осталась простой учительницей¹, одновременно ослабла добывательская активность оставшегося руководства. В нашем эшелоне был интернат (для детей, имевших родителей) и детский дом (для детей, потерявших родителей). За два года много детей было переведено из интернета в детский дом, некоторые умерли летом 1942г., отравившись самостоятельно добытыми ядовитыми травами из-за голодухи.