Воспоминания

Всю войну мы верили в Победу, и жили её ожиданием. Я долго верил, что это было общим для всех окружающих. Лишь недавно в моей памяти всплыл один эпизод. Моя сестра Соня родилась 21 июня 1938г., и в воскресенье 22 июня 1941г. наши многочисленные родственники собрались у нас на даче, чтобы отметить праздник. Вдруг стало известно о начале войны. И тут одна из моих тёть – жена папиного брата Шевеля (Саула) – вдруг сказала примерно так: «Говорят, немцы против евреев. А нам-то за что страдать?!. » Значит, были люди, которые с первого дня войны считали реальным наше поражение. Конца разговора я не помню. Знаю лишь, что они развелись (когда?), а дядя Шевель довольно быстро оказался на фронте в сапёрных войсках (его специальность – инженер по канализации и водопроводу).

9 мая 1945г. я выбежал к ближайшей телефонной будке, чтобы радостно позвонить моей тёте об окончании войны. Вечером мы собрались отправиться в центр на действительно стихийную демонстрацию радости. Перед выездом моя мама и её сестра тётя Маня, только что потерявшая сына, сели друг против друга и долго ревели. Это зрелище надолго осталось для меня вторым символом войны и Победы.

В этой связи у меня есть два замечания. Уже в конце войны я – мальчишка – понял, что идёт чуть ли не сознательная девальвация боевых наград. До войны достаточно было сказать – орденоносец. Сейчас веера наград повисли на груди начальников и тыловиков (а позднее я узнал, что людям на фронте награды не очень доставались). Сюда же добавлялись раздаваемые пачками «медали за оборону…» Мне было обидно, что оценка настоящего геройства теряется. Второе замечание касается модных сейчас георгиевских ленточек, вывешиваемых в память Победы. Изобретатели этого знака должны были бы знать, что в 1945г. за такую ленточку могли и срок дать.

Моя мама была красивая женщина. В 1948г. к ней сватался один демобилизованный еврей (не помню имени), приглашая поехать с ним в создающееся государство Израиль. Мама отказалась, видимо, к счастью – как я узнал значительно позже, большинство таких добровольцев было отправлено в лагеря.

В 1944-46гг. мама отправляла меня на лето (на месяц) в пионерские лагеря, чтобы подкормить. Первый из этих лагерей был где-то в Щукине (ныне – почти центр Москвы). Где были другие, не помню. Мне очень не нравилась жизнь в этих лагерях (отряды формировались по классу обучения, а я был моложе и слабее большинства моих одноклассников, и не проходил школу дворовых компаний и драк из-за уединённости нашего двора). Я был счастлив, когда эти поездки прекратились.

В начале 1947 г. сестра мамы тётя Рахиль (вместе с мамой их было семь сестёр) решила, что в складывающейся тяжёлой обстановке (борьба с космополитами и т.п.) еврейский мальчик должен иметь специальность, и мне надо учиться играть на скрипке (точнее, на альте). Хотя у меня было обнаружено полное отсутствие слуха, я исправно пилил свой инструмент, испуская поистине душераздирающие звуки. Когда это происходило у моей тёти Мани, ко мне прибегал и подстраивал инструмент тот самый сосед, по чьему доносу когда-то эту тётю посадили.

Однажды я встретил своего бывшего одноклассника, и он поведал, что перескочил через класс. Я решил сделать то же самое, и начал заниматься. Мама с трудом добилась для меня права сдать экстерном программу 6 класса, и в семье меня освободили от обучения альту ради не менее важной возможности. В конце августа 1947г. я сдал экзамены за 6 класс, получив 3 за изложение (при подготовке я почти ничего не писал на бумаге, и допускал просто комичные описки) и 5 по многим другим предметам.

Уже в сентябре в 7 классе я получил урок того, что значит методика. На уроке по геометрии (её-то я знал) я был вызван к доске, и не мог путно ответить. Я полностью не владел математическим языком. Я говорил что-то в роде: «проведём линию из А в В». Двойка была вполне заслуженной. Я быстро преодолел этот недостаток языка, в будущем этот урок служил мне важным ориентиром.