Воспоминания

Нет сомнения, что русская революция разрешила польский вопрос быстрее и радикальнее, чем это сделала бы русская государственная власть, находившаяся в руках безвольных и бессильных людей. Но можно ли сказать, что она разрешила его справедливо и прочно? На это можно ответить только отрицательно уже по одному тому, что будучи разрешен без участия России, он был разрешен против её национальных интересов. В минуту упоения нежданным счастьем воскресения своей родины польские патриоты, видя Германию побежденной и свергнутой с высоты, на которую возвёл её Бисмарк, а с другой стороны — Россию, истекающею кровью и обессиленной в борьбе с революцией, отдались без удержу пароксизму мегаломании, старой болезни, которую они унаследовали от предков, и принялись строить новое здание польской государственности, перешагнув сразу далеко за пределы своих этнографических границ и забывая, что аналогичный процесс привел Польшу некогда к гибели. Поляки начали свою восстановительную работу не с начала, а с конца, решив наперед, что границы новой Польши должны были, насколько это было возможно, совпасть с её старыми границами до первого раздела, и не считаясь с фактом существования русского народа. Я был в Париже, когда туда приезжал г-на Падеревский благодарить Францию от имени польского народа за оказанное ею могущественное содействие в воссоздании Польского государства. Этому замечательному художнику, воплощавшему в то время в глазах романтически настроенной Польши её национальные идеалы, была оказана во Франции триумфальная встреча. Читая её описание в газетах, я остановил невольно внимание на заявлении г-на Падеревского, сделанном ещё на парижском вокзале представителям французской и иностранной печати, в котором он говорил уже о едва ставшей на ноги Польше, как о государстве с 35-миллионным населением, когда общее число поляков, как известно, не превышает восемнадцати миллионов. Откуда же, спросил я себя, должны были явиться остальные семнадцать. Над такими вопросами поляки не задумывались и в минуту патриотического энтузиазма и разрешали их просто. Под боком у Польши были приобретенные ею когда-то вместе с Литвой белорусские и украинские области с населением в пять с половиной миллионов душ, вернувшихся обратно в лоно России после разделов и сохранивших в народной памяти печальное предание о польском владычестве. Тут же были и обломки Литвы с городом Вильно, древней столицей Великих Князей Литовских, подвергшиеся до известной степени ополячению. Всё это вместе должно было округлить земельно и численно возрожденную Польшу и довести её до размеров значительного европейского государства, способного при нужде отстоять своё собственное существование и стать полезной союзницей Франции в случае всегда возможной борьбы её с Германией. Едва не удавшееся наступление большевистской орды на Варшаву в 1920 году, отраженное только благодаря прибытию в польскую армию одного из наиболее талантливых французских генералов вместе с целой массой офицеров и техников, привело к заключению между Польшей и большевиками Рижского мира, результатом которого была уступка Польше правительством третьего интернационала упомянутых русских областей и населения. Это несчастное население, за которое некому было заступиться, попавшее из большевистского ада под власть исстари ему враждебную и само привыкшее её ненавидеть, влачить жалкое существование, будучи лишено национальной школы и культурного языка и терпя всевозможные насилия в области религиозной свободы. Всё это энергично отрицается польским правительством, которое при этом ссылается на либеральные постановления польской конституции, гарантирующей всем польским подданным одинаковые права. Польская конституция действительно либеральна, но административная практика с ней широко расходится, и постановления Лиги Наций, касающиеся прав народных меньшинств, обязательные для Польши так же, как для остальных государств, вышедших из великой войны, остаются пока мертвой буквой в Польше. Это расхождение между теорией и практикой особенно болезненно отзывается на условиях существования многочисленного православного населения в области его религиозных интересов. С этой точки зрения за последние пять лет польским правительством был принят целый ряд мер, которые при самом благожелательном отношении к воскресшей Польше невозможно оправдать. Насильственные и антиканонические способы создания автокефальной православной церкви в Польше [29], благодаря которым канонически поставленные епископы, уважаемые и любимые своими паствами, изгонялись из своих епархий, заключались в монастыри, иногда католические, причём к ним никто не допускался, не исключая их духовников другие, без всяких средств вывозились за границу, соборы и церкви под предлогом, что некоторые из них были некогда униатскими, отбирались, не считаясь с тем, что бывшее униатское население уже не существует, так как одна его часть присоединилась к римской церкви, а другая, более значительная, продолжает исповедовать свою древнюю веру; монастыри закрывались и имущество их отнималось; на места изгнанных епископов незаконно назначались, по внушению советской власти, другие епископы вопреки желанию паствы, в большинстве случаев люди недостойные, отличающиеся лишь угодничеством перед польскими властями, — все эти печальные факты, против которых безуспешно протестуют русские представители в польском сейме и подтверждение которых можно найти в самой польской печати, достаточно характеризуют положение уступленных Польше советской властью частей Западной России.