Воспоминания

Эта часть разговора произвела на меня настолько сильное впечатление и столь привлекла моё внимание, что моё воспоминание о других предметах, поставленных на обсуждение императором, несколько менее отчётливо, но я совершенно уверен, что слова, которые он приписывал мне относительно предполагаемого намерения Дании заручиться гарантией против возможного нападения со стороны Англии посредством русско-германской оккупации, были, мягко говоря, изложены неправильно. Я знал, как знал всякий, что датчане живут в постоянном страхе перед иностранным вторжением, но никто в Дании не думает о каком-нибудь другом завоевателе, кроме Германии; правительство отдает себе совершенно ясный отчёт в военной слабости Дании и в невозможности сопротивления нападению в течение долгого времени, но его традиционная политика делает совершенно невозможным обращаться за помощью к державам, величайшие ошибки которых в прошлом ставят Данию под угрозу покорения её Германией. Больше того, известен факт, что в Дании существует партия (радикалов и социалистов), которая протестует против всякого увеличения военных расходов и проповедует отказ от сопротивления нападению, откуда бы оно ни исходило. Весьма возможно, что на вопрос императора Вильгельма относительно общественного мнения Дании я мог отметить этот факт, но было бы абсурдным приписывать подобные мысли датскому министру иностранных дел, когда я знал, что главной линией поведения графа Раббена являлось установление добрых отношений с Германией, чтобы улучшить положение датского населения в Шлезвиге. Кроме того, как бы я мог говорить о нападении со стороны Англии и о русско-германской оккупации Дании, когда я находился в полном неведении относительно переговоров, которые имели место в Бьерке? Эта возможность, по моему мнению, представляется совершенно невероятной. Имеется ещё и другая причина, почему я, дипломат, аккредитованный в Копенгагене, не мог бы так легко трактовать вопрос о нейтралитете Дании или сочувственно отзываться о возможном его нарушении извне. Следует вспомнить, что я испрашивал в течение русско-японской войны разрешение для прохода флота адмирала Рожественского через Большой Бельт, который контролировался Данией. Япония употребляла все усилия, чтобы склонить датское правительство не предоставлять права прохода русскому флоту или, по крайней мере не давать помощи местных лоцманов, но, основывая мою просьбу на прецеденте, установленном во время крымской войны в пользу союзных флотов Франции и Англии, я добился желаемого разрешения, и, что ещё более важно, этим фактом удалось установить общий принцип международного права относительно свободного плавания в нейтральных проливах во время войны. Таким образом, было нелогично и неестественно с моей стороны обсуждать с императором Вильгельмом возможность нарушения этого принципа. Позже, будучи министром иностранных дел, я был сторонником установления status quo в Балтике, что означало среди других вопросов не нарушимость границ Дании и уважение её прав как нейтральной державы.

Предыдущие страницы, как мне кажется, проливают достаточный свет на общее международное положение, которое существовало в тот момент, когда я принял управление иностранной политикой России. Это был момент величайшего испытания для русской империи, потрясенной ударами, полученными ею в течение войны и вследствие революционных беспорядков, и стоящей перед разрешением тягчайших проблем дома и за границей. Как министр иностранных дел я был призван выбрать окончательную линию поведения в вопросе о политике, которую русское правительство намеревалось проводить в отношениях с другими странами.