Воспоминания

Но не все и не всегда было тихо и мирно во время наших совместных утренних прогулок. Помню один инцидент, который вызвал сильнейший протест с моей стороны сиятельному начальнику. Это случилось следующим образом. Один раз, оканчивая уже свою утреннюю прогулку, мы зашли на арестантские работы по мощению улицы. Графу показалось, что работы идут очень медленно, и он распушил на чем свет стоит конвойных надзирателей и ротного офицера. И затем обратился ко мне, выговорив тоже, как будто бы с упреком: «Ведь не могу же я, Андрей Михайлович, сам стоять с хлыстиком в руках, чтобы погонять арестантов!» Это меня взорвало, и я сейчас же с дрожью в голосе ответил: «Равномерно и я, ваше сиятельство, не могу принять на себя обязанности стоять с хлыстиком при арестантских работах». Сиятельный граф долго смотрел на меня и на мое возбужденное состояние и ни слова не ответил. Молча ушел с работы, я тоже молча последовал за ним. Но дойдя до места, где мы обыкновенно расставались, я сказал: «Имею честь кланяться вашему сиятельству». Он ответил: «Прощайте», подал мне руку, и мы расстались. Весь этот день я размышлял: следовало ли мне на другое утро заходить к графу, чтобы вместе идти с ним на работы. Результатом моих размышлений было то, что зайти следует. И действительно, на другой день я к 5 часам утра был уже в приемной графа, и ровно с боем 5 часов дверь из кабинета отворилась, и вышел граф: «Ах, Андрей Михайлович, я очень рад, что вы на меня не сердитесь, доказательство чего вижу в том, что вы зашли за мной. Очень рад, благодарю вас, двинемся в путь!» И этим полуизвинением дело было кончено, и мы по-прежнему остались с ним в наилучших отношениях.

Выше я уже упоминал, что, едучи из Симферополя в Екатеринослав, я перечитывал обличительные повести Елагина, в коих выставлены личности гор. Екатеринослава. Это недавнее перечитывание и моя плохая память относительно названий и фамилий сыграли со мною очень гадкую штуку. Раз как-то, когда я докладывал графу какое-то дело, которое касалось отчасти земских повинностей, то граф сказал мне: «Вам бы следовало поговорить об этом со своим тезкой Андреем Михайловичем, вы ведь, вероятно, уже знакомы с ним?

Андрей Михайлович Миклашевский был действительный статский советник и губернский предводитель дворянства, но по Елагину, он имел фамилию Боклашевский. Я перемешал настоящую фамилию с вымышленной и брякнул не запинаясь: Да я уже говорил об этом с Боклашевским». — «Где? как? с каким Боклашевским?.. Да это вы и меня окрестите графом Бородавкиным!» Я испек такого рака, что даже и теперь, через 36 лет, становится совестно. «Верно, злодей, начитался Елагина?» Что мне было отвечать, я стоял как дурак и кое-как оправился.

Но не все же я работал и занимался. По вечерам я начал ходить в клуб, где мало-помалу ознакомился со всем городом. Конечно, меня избрали по первому же предложению в члены клуба, и я по вечерам очень часто стал посещать это злачное место. Этот клуб тогда был единственным в г. Екатеринославе, он был всесословный: тут были членами и дворяне, и чиновники, и купцы, а потому членов было, кажется, более 300 человек, и клуб благоденствовал. Много потом я видел клубов в различных городах, но такого благоустроенного, как Екатеринославский в период времени 1860–1863 гг., я не встречал.

* * *

При обстоятельствах, совершенно для нас благоприятных, наступил, наконец, и новый 1861 год. Служебные мои занятия были те же самые, что и в 1860 г.

Тут мне нужно будет сообщить еще об одном знакомстве, которое мною сделано еще с самого водворения моего в Екатеринославе. Знакомство это было с Василием Петровичем Ульманом. Василий Петрович Ульман был контролером приказа общественного призрения. Младший брат его, Роберт Петрович, выписанный старшим из Риги, открыл в Екатеринославе торговлю, которая тогда только что устанавливалась в городе. Впоследствии они образовали торговый дом Ульман и К°, и их дела шли очень хорошо. В магазинах производилась различная торговля. Тут был и маленький банкирский дом с доступными по тогдашнему времени операциями; тут же был и музыкальный магазин с продажею и выпискою различных инструментов и нот; тут был и мебельный магазин, и продажа земледельческих орудий и проч. Познакомился я как с магазином, так и с хозяевами его, когда приехал в Екатеринослав и понемногу стал обзаводиться мебелью.

Случилось следующее: губернатор граф Сиверс был в отпуску в Петербурге, и должность его исполнял вице-губернатор Баранович. Раз как-то мне нужно было сделать какой-то доклад от строительной комиссии, и я поехал к Барановичу. Но в кабинете были уже другие лица с докладами, а потому я и уселся в приемной, поджидая призыва меня. Как вдруг из кабинета вышел Василий Петрович Ульман; поздоровавшись со мною, он сказал:

— А что, Андрей Михайлович, вы докладывались уже?[34]

— Да, Баранович уже извещен, что я здесь.

— Да все равно, там у него Краевский держит доклад и, вероятно, минут 15 пробудет еще в кабинете. Не выйдем ли мы покамест на улицу, я хотел бы вам сообщить кое-что.