Воспоминания (1865–1904)

Было очень весело и оживленно, цыгане пели чудно до шести утра. Время прошло незаметно. Великие князья уехали в три часа, оставались еще принц Александр Петрович Ольденбургский и Евгений Максимилианович, конечно, и Сергей Александрович. Принцу была сделана огромная овация. После тоста, провозглашенного ему князем Оболенским, «ура!» гремело в течение 10-ти минут, не умолкая. Принц был, по-видимому, тронут. Он ответил на тост следующими приблизительно словами: «Вот, господа, исполнилось 40 лет, как я начал службу в Преображенском полку, сначала субалтерн-офицером, ротным, батальонным и наконец полковым командиром, затем был вашим бригадным и дивизионным командиром и могу сказать, что всегда находил в вас горячее, теплое участие во всех своих горестях и радостях, которыми делился всегда с полком, поэтому позвольте, господа, провозгласить тост за здоровье семьи, родной моему сердцу, семьи Преображенского полка». Его бросились качать, донесли до коляски и бежали за ним с полверсты. Он уехал в пять часов, а Сергей Александрович оставался еще до семи и все подливал шампанское, как раз до полного солнечного затмения, которое было в этот день.

Когда ушел Сергей Александрович, я тоже собрался уйти, но меня не пустили Озеров, Бельгард и Новосильцев, заставили остаться и еще выпить несколько стаканов. Не помню, но кажется только в 9 часов утра я вернулся к себе, но не лег и поехал на дачу к моей матери в Лигово, хотя был не в полном порядке. Приехав туда, я проспал, кажется, 12 часов кряду и чуть не опоздал на следующий день в полк – ко времени выступления на большие маневры.

8-го августа мы выступили на большие маневры, которые были в районе между Финским заливом, Нарвой, Гатчиной и Царским Селом. Наш отряд защищал Петербург.

Великий князь Сергей Александрович уехал с Елизаветой Федоровной в Ильинское, в командование батальоном вступил полковник Евреинов.[154] Маневры продолжались до 14-го августа, пришлось делать очень большие переходы. Один переход, как я помню, был в 35 верст, это когда мы подходили к Ямбургу. Я страшно устал, на другой день опять пришлось маневрированием сделать верст двадцать. Государь все время следил за маневрами. Первые три дня погода была убийственная, лил дождь, мы не успевали обсушиться, к тому же было очень холодно, по ночам 4–6 градусов. Помню, как в первую же ночь я был назначен в полевой караул,[155] это была как раз самая сырая, холодная из ночей. Дождь моросил все время, у меня в карауле был взвод, мы стояли впереди бивака, шинель моя промокла насквозь, обратилась в губку, я сидел на барабане, глаза слипались, страшно хотелось спать, а под утро я так продрог, что зуб на зуб не попадал, я не мог никак дождаться смены. Это была очень тяжелая ночь. Весь день пришлось идти в мокрой шинели, не во что было переодеться. Один из дней мы стояли на дневке в Анташах, имении Гершельмана в 30-ти верстах от Красного, где жила моя сестра, так что я провел у нее весь день и мог обсушиться, а то в сырой палатке никак нельзя было. Я жил в палатке с моим другом Гольтгоером. Кормили нас, несмотря на такие ужасные условия, очень хорошо, я удивлялся, как это повар умудрялся готовить на походной плите, под дождем, и все у него выходило так вкусно. Столовая у нас помещалась в большом турецком шатре, обшитом войлоком, привезенном полком с турецкой войны еще в 1878 г. В нем было тепло и уютно.

14-го августа был последний день маневров, мы ждали в этот день нашего производства в офицеры. Погода в это время уже совсем установилась. Последний бой был близ села Высоцкого в 18-ти верстах от Красного в присутствии государя.

Около 11-ти часов государь повелел дать отбой. Тотчас два трубача-красавца из конвоя на белых лошадях выскакали вперед и проиграли отбой. Тотчас эти звуки были подхвачены трубачами, горнистами и барабанщиками и понеслись по всем направлениям. Нам, коим предстояло быть произведенными в офицеры, приказано было идти в село Высоцкое. Мы забыли всякую усталость и почти бегом кинулись к назначенному месту. К счастью, Преображенский полк был недалеко от этого места, я быстро добежал.