Воспоминания

До сих пор я не могу понять, как столь важный вопрос мог решиться так быстро и легко. В Швеции о расторжении нашего брака объявили в декабре, а в России — несколькими месяцами позже. То не была обычная бракоразводная процедура. Император издал два указа на этот предмет, один предназначался Сенату, другой — Синоду, как высшим государственным органам.

Как только я поправилась, чтобы занять себя, я стала брать уроки живописи в студии у Детейля. В январе мы все вместе поехали в Санкт–Петербург, отец хотел присутствовать при завершении строительства его нового дома.

В Петербурге я встретила тетю Эллу, которая приехала навестить свою сестру императрицу в Царском Селе. Я очень боялась этой встречи, но, как оказалось, напрасно. Визит доктора М. в Москву произвел на нее впечатление обратное тому, на которое он рассчитывал: ей не понравилось то, как он говорил обо мне и моем будущем, призналась она. Почуяв неладное, она собиралась написать мне и предостеречь, но тут узнала, что я уехала в Париж. Короче говоря, тетя меня понимала и сочувствовала, ни в чем меня не упрекала и даже призналась, что сожалеет о поспешности, с которой она выдала меня замуж.

Мои проблемы с легкими, да и нервами тоже, продолжались, и в марте я отправилась лечиться в Италию, а оттуда в Грецию. В Греции, родной стране моей матери, я никогда раньше не была, и меня поразило, как много людей помнят и любят мою маму. Стояла прекрасная весенняя погода, и я поехала на остров Корфу, где родилась моя мать — незабываемое, сказочное место, где с красотой природы соперничает классическая красота местных жителей.

В апреле на яхте, принадлежащей русскому военно–морскому флоту, я отплыла в Крым, задержавшись на два дня в Константинополе — самом замечательном городе из всех, где я была.

Лето я провела в Царском Селе с тетей Эллой, отец и его вторая жена жили неподалеку, обживали только что построенный дом и были бесконечно счастливы — особенно мой отец — снова быть на родине. И тетя, и отец устраивали много званых обедов, приемов, пикников. Много светских развлечений было связано тем летом с визитом в Россию французского президента Пуанкаре.

Меня немного беспокоила неясность моего будущего. К личному беспокойству присоединялась и тревога из за политических событий в Европе. Казалось, в самом воздухе пахло грозой и катастрофой.

И она пришла.

Война

Известие об убийстве в Сараево застало нас в Красном Селе, где мы ожидали прибытия французского президента Пуанкаре.

Происходил смотр войскам, на котором присутствовал император с семьей. Весть о сараевском убийстве быстро распространилась среди многочисленных собравшихся, которым были понятны неисчислимые последствия этого события. Казалось, даже похолодало, нарядная оживленная толпа затихла и начала перешептываться.

Я и моя тетя, великая княгиня Мария старшая, вернулись в Царское Село удрученными. Ее дом, до того всегда заполненный гостями, теперь опустел. Мы часто вели с ней долгие разговоры о сложившемся политическом положении, с тревогой ожидая новостей.

Погода стояла необычайно жаркая. Днем я гуляла одна по царскосельскому парку, пыльному и обезлюдевшему, или отправлялась пешком в дом отца. Здесь тоже ощущалось возрастающее беспокойство.

Неизбежность войны стала очевидной. Я страшилась этого, прежде всего опасаясь за Дмитрия. Как только вышел приказ о подготовке мобилизации, я переехала в Петербург, чтобы быть рядом с ним. Мне было невыносимо тяжело видеть его занятым военными приготовлениями, я с почти материнской нежностью смотрела на его мальчишечью фигуру, юное лицо.

Несмотря на энтузиазм, который он разделял вместе со всеми, к тому, что ожидало, он относился крайне ответственно. В его поведении не было никакой бравады. Надо признаться, я еще никогда не видела его столь серьезным. Эти тревожные дни мы проводили вместе, утешая и поддерживая друг друга, наша дружба вновь стала сердечной, как в детские годы. Наши беседы то были исполнены печали, то склонялись к шуткам.

Второго августа мы с Дмитрием отправились в легковой машине с откидным верхом на торжества в Зимнем дворце, где император должен был объявить манифест своему народу. Дмитрий молодцевато выглядел в летней парадной форме своего полка, я надела легкое светлое платье, и наш блистательный вид привлекал внимание людей на улицах. Я надеялась, что никто не заметит, как я с трудом сдерживаю слезы.

Площадь у Зимнего дворца была заполнена народом так, что не проехать, и мы продвигались со скоростью пешехода, то и дело останавливаясь. Толпа вела себя спокойно, у всех были серьезные сосредоточенные лица. Над головами колыхались флаги, церковные хоругви сверкали на солнце. Казалось, люди впервые осознали значение происходящих событий.

Добравшись до дворца, мы вместе с кортежем, возглавляемым императором и императрицей, проследовали в Николаевский зал, где состоялось торжественное богослужение.