Воспоминания

И насчет лечения психических заболеваний лекарствами тоже имеется неплохой анекдот. В железнодорожном вагоне сидят друг напротив друга эсэсовец и еврей. Еврей достает селедку, разделывает ее и ест, но голову отделяет и снова заворачивает.

– Почему вы так сделали? – допытывается эсэсовец.

– В голове мозг, его я везу детям: съедят его и поумнеют.

– Не продадите ли мне селедочную голову?

– Если хотите.

– Сколько она стоит?

– Марку.

– Вот вам марка! – эсэсовец тут же съедает селедочную голову.

Через пять минут он орет:

– Грязный жид, селедка целиком стоит 10 пфеннигов, а ты продал мне голову за марку!

Еврей преспокойно замечает:

– Ну вот, уже подействовало.

Напоследок анекдот о разнице между лечением самой болезни и ее симптомов. Горожанину, отдыхающему на даче, мешает спать петух: кукарекает каждое утро спозаранку. Умник идет в аптеку, покупает лекарство от бессонницы и скармливает его петуху: так вот, это – лечение причины, а не симптоматики.

Хобби

Поскольку мы говорим о характере и личности и о том, в чем они проявляются, необходимо коснуться и хобби. Но сначала признаюсь в кофемании: я так завишу от кофе, что в поездки беру с собой кофеиновую таблетку на случай, если не удастся заполучить чашку крепкого кофе. И вот приезжаю я однажды в Зальцкаммергут, в Гмунден, на лекцию, захожу перед лекцией в кофейню и заказываю то, что в Вене называют «капуцин», то есть очень темный, крепкий напиток – его потому и прозвали «капуцином», что такие исчерна-коричневые рясы носили монахи. Официант приносит «гешладер» – слабенький, разбавленный водой кофе. Я бегу обратно в отель за таблеткой кофеина и натыкаюсь в фойе… на капуцина, то есть настоящего капуцина, монаха. И под мышкой у него мои книги из монастырской библиотеки, которые он прихватил, чтобы попросить у меня автограф.

Альпинизмом я увлекался вплоть до 80 лет. В тот год, когда я не мог отправиться в горы, потому что носил желтую звезду, восхождения снились мне по ночам. Мой друг Хуберт Гсур уговорил меня, и я отважился поехать в Хоэн Ванд, сняв желтую звезду, и мы забрались на отвесную скалу (мы выбрали Канцелграт), где я готов был буквально целовать камни.

Альпинизм – единственный вид спорта, о котором можно сказать, что неизбежное убывание физических сил компенсируется приобретенным опытом восхождений и отточенной техникой скалолазания. К тому же лишь в часы, когда я карабкался к очередной вершине, я с гарантией забывал об очередной своей книге или ближайшем докладе. И Хуан Баттиста Торелло[11] не слишком ошибся, предположив, что 27 почетных званий доктора и профессора меня не так обрадовали, как два маршрута в Альпах, которые первопроходцы в мою честь назвали «тропой Франкла».

Я уже говорил, что всепоглощающими занятиями мне кажутся три – игра в рулетку, операция на мозге и первое восхождение. И добавлю: самый счастливый для меня момент – когда, завершив рукопись и отослав ее в издательство, я тут же отправляюсь в путь, забираюсь на серьезную гору, а потом провожу ночь в приюте альпинистов, в теплой комнате вместе с приятными мне людьми. Я всякий раз отправляюсь в горы (как другие люди – в пустынь), чтобы собраться с мыслями в уединении где-нибудь на плато Ракс[12], например. Почти все важные решения, существенные выводы были мной сделаны во время таких одиноких вылазок в горы.

И я одолел не только Альпы, но и Татры, и влез на труднодоступный пик, которому присвоена четвертая степень сложности. Влез вместе с Элли. Я поднялся на столовую гору Капштадта[13], то есть побывал в Южной Африке, благо меня пригласили выступать с докладом на юбилее Стелленбосского университета. Повел меня в горы сам президент южноафриканского клуба альпинистов. И мы с Элли благодаря счастливому случаю оказались первыми членами только что открывшейся американской школы альпинизма в Йосемитской долине.

Друзья намекали, что моя любовь к скалолазанию связана с моим интересом к «высокой психологии», которую я открыл и впервые описал в 1938 году. Пожалуй, да: в 67 лет я начал обучаться на пилота и через пару месяцев совершил первый самостоятельный полет.

И еще о нескольких важных для меня хобби. Огромное значение я придаю галстукам, я способен влюбиться в галстук, причем платонически, то есть буду им любоваться на витрине и восхвалять его красоту, даже зная, что он не принадлежит мне и никогда принадлежать не будет.

Хобби может завести человека довольно далеко: настолько, что из любителя, занимающего этим делом для себя, сделаешься полупрофессионалом. Это произошло со мной в сфере дизайна очков. Я так здорово в этом разбираюсь, что одна из крупнейших в мире фабрик прислала мне очередной эскиз с просьбой одобрить новый дизайн прежде, чем его запустят в серийное производство.

Дилетантство ничуть меня не смущает, я отважно бросаюсь в него. Я и музыку сочиняю: написал элегию, которую профессиональный композитор аранжировал, – ее часто исполнял оркестр, а мое танго передавали по телевидению.