Воспоминания

Но какая польза была бы от психиатрических способностей, если бы не было психиатрических потребностей? Следовало бы спросить не что дает человеку возможность стать психиатром, а что его к этому побуждает! Думаю, для незрелого человека заманчивость психиатрии заключается в посуле власти над другими: можно распоряжаться, можно манипулировать людьми; знание – сила, и знание механизмов, в которых неспециалисты не разбираются, а мы разобрались до тонкости, дает нам власть.

Самый наглядный пример – гипноз. Должен признаться, в юности я интересовался также гипнозом и уже в 15 лет заправски мог гипнотизировать желающих.

В «Психотерапии на практике»[30] я описываю, как в гинекологическом отделении больницы имени Ротшильда выступил в роли гипнотизера. Мой начальник, главный врач больницы доктор Фляйшман, дал мне однажды почетное и сложное задание: загипнотизировать одну пожилую женщину. Ей предстояла операция, общего наркоза она бы не перенесла, и по какой-то причине местный наркоз ей также не подходил. Я попытался обезболить бедняжку исключительно методом гипноза – и мне это полностью удалось.

Но был и неожиданный побочный эффект! К хвале моих коллег и благодарностям пациентки присоединились горькие и гневные упреки медсестры, в обязанности которой входило подавать инструменты врачам: все время, пока шла операция, сказала она мне, она из последних сил боролась с сонливостью, которую нагоняли на нее мои монотонные заклинания. То есть я усыпил не только пациентку, но и медсестру.

В другой раз – когда я пришел на работу в неврологическую больницу замка Марии-Терезии – мой шеф профессор Герстман[31] попросил меня усыпить гипнозом пациента, располагавшегося в палате на двоих. Поздно вечером я проскользнул в палату, сел на кровать этого страдавшего бессонницей мужчины и битых полчаса твердил: «Вы совершенно спокойны, вы чувствуете приятную усталость, вы дышите совершенно спокойно, веки отяжелели, никаких тревог, вы засыпаете, сейчас вы заснете».

Так я трудился полчаса, но тщетно: пришлось уйти, с разочарованием признавшись, что помочь бедолаге я ничем не смог.

К моему изумлению на следующее утро, войдя в палату, я услышал радостное приветствие: «Как я прекрасно выспался: только вы начали, и я сразу провалился в глубочайший сон». Это был другой пациент, сосед того, которого я пытался загипнотизировать.

Власть и влияние психиатра тоже подчас преувеличивают. Недавно мне позвонила – в три часа ночи – некая дама из Канады (причем телефонистка предупредила, что разговор предстоит оплатить мне). Я сказал, что не знаком с этой дамой, однако мне тут же заявили: это вопрос жизни и смерти. Пришлось взять расходы на себя, и в разговоре быстро выяснилось: дама страдает паранойей. Ей мерещились злобные агенты ЦРУ, и я казался единственным человеком, который сможет ее защитить и спасти, то есть она приписывала мне такие таланты и такую власть. Пришлось ее разочаровать – увы, не удалось разочаровать ее настолько, чтобы она не позвонила мне снова на следующую же ночь, в три часа. Но тут уж я отказался оплачивать разговор, пусть его ЦРУ оплачивает…

Влияние врача

Сила, власть и т. д. Я согласен с Джоном Раскином[32]: «Есть лишь одна власть – спасать людей. И лишь одна честь – помогать людям». Событие это произошло, кажется, в 1930 году, когда я в рамках Народного университета читал в венской гимназии (она располагалась в Циркусгассе) курс по душевным заболеваниям, об их происхождении и профилактике (заметим: не о распознавании и лечении). Помню, как-то вечером – смеркалось, но в зале или в классе еще не включали свет, – я рассказывал двум десяткам напряженно внимавших слушателей о понятии «ориентировка на смысл» и утверждал безусловный смысл жизни. Я чувствовал, как восприимчивы слушатели к моим словам, я понимал, что снабжаю их чем-то жизненно важным, что они покорны мне, как глина горшечнику. Иными словами, я ощутил и использовал «власть спасать».

И как сказано в Талмуде, «кто спасает одну лишь душу, равен тому, кто спасает целый мир»[33].

В связи с этим припоминается мне уже не совсем юная дочь знаменитого биолога, которая в 1930 году, в первый мой год работы в клинике нервных заболеваний «Ам Розенхюгель», оказалась моей пациенткой. Она страдала тяжелой формой невроза навязчивости и уже много лет провела в больнице. И вновь – сумерки, я сижу в палате на двоих, на краю второй, незанятой койки и настойчиво обращаюсь к своей пациентке. Я стараюсь изо всех сил добиться, чтобы она дистанцировалась от своего навязчивого состояния. Я разбирал каждый ее аргумент, опровергал все ее страхи. Она становилась все спокойнее, все свободнее и бодрее. Каждое мое слово падало на плодородную почву. И вновь это чувство – глина в руках горшечника…

Философские вопросы