Читаем Воспоминания полностью

Мой друг Игорь Бекаревич с первого курса привил мне интерес к философским вопросам физики. Будучи тогда правоверными марксистами, мы честно конспектировали книги Ленина и Энгельса и жадно читали и конспектировали статьи в журнале «Вопросы философии». Наконец, нам попалась статья известного философа Максимова, подвизавшегося и на физфаке, где обсуждался вопрос: Камень бросили вниз из окна движущегося поезда. В системе отсчета, связанной с поездом, камень падает вертикально вниз, по отношению к неподвижной земле камень летит по параболе. Какое же движение истинно? Автор нашел ответ на свой вопрос (уж не помню какой). Нам стало ясно, каков уровень современных философских дискуссий, и мы прекратили чтение этого журнала.

Мы с Игорем посещали и заседания философского семинара физфака (в сущности Ученого Совета). В частности, глубокое впечатление (омерзение) оставил семинар, где Н.С. Акулов обвинял Н.Н. Семенова в том, что тот украл у него (Акулова) теорию цепных реакций (за которую тот получил вскоре Нобелевскую премию), и председательствовавший декан А.А. Соколов, не пресекая абсурдных обвинений, только жалобно повторял: «пожалуйста, без ненаучных выражений». «Научные» интересы руководства факультета тех лет хорошо отражены в поэме выпускника 1949г. известного физика Г.И. Копылова «Евгений Стромынкин», ходившей тогда в списках. Он описывает философский семинар того времени:

Тьму тем гоняли в жарких словопреньях:

Что стар Эйнштейн, что сволочь Бор,

Что физик – не макроприбор,

А социальное явленье…

Яркий пример для понимания обстановки на факультете даёт такой эпизод его жизни. Осенью 1953 г. университет переехал в новое высотное здание на Воробьёвых горах. Москвичи стремились посмотреть, как это - внутри советского небоскрёба, где у каждого студента – отдельная комната (большинство москвичей жило в коммуналках). В университет пускали только по пропускам. И вот студент К. пригласил к себе в общежитие родственника. Тот посидел у него в комнате, потом вышел в холл, побеседовал со студентами и ушел. А через несколько дней студента К. приказом по факультету изгнали из общежития «за приглашение посторонних людей в общежитие». Этим посторонним был Л.Д. Ландау.

В то же время система обучения, разработанная школой Мандельштама, оказалась замечательно устойчивой. По составленным преподавателями этой школы задачникам и программам даже не слишком грамотные преподаватели неплохо выучивали на семинарах даже и не очень сильных студентов.

Общие курсы иллюстрировались большим числом демонстраций, которые были предметом работы коллектива сотрудников во главе с Сергеем Ивановичем Усагиным и упоминавшимся Валентином Семёновичем. Это были блестящие демонстраторы и экспериментаторы. Однажды мы спросили В.С., почему не оставили на работу в демонстрационном кабинете Бонгарда и Смирнова (такие идеи были). В.С. ответил так: «Они были готовы вместо настоящих демонстраций показывать имитации » (например, вместо демонстрации давления света показывать радиометрический эффект – вращение крылышек вертушки из-за разогревания остаточного газа.) На мой взгляд, общие курсы были перегружены демонстрациями, без многих из них можно было обойтись (в Новосибирском университете реализуется другая крайность). Зато некоторые демонстрации остались в моей памяти на всю жизнь (об этом – ниже).

В руках не очень сильных людей разработанная ранее в МГУ система обучения не развивалась, огрехи обучения были хорошо видны. В 1953 г., с переездом в новое здание, студенты взбунтовались против такого положения. Очередная комсомольская конференция физфака растянулась на несколько дней, в течение которых было составлено письмо высшему арбитру того времени - ЦК КПСС о том, что нас учат не тому и не те. Опасаясь политического скандала, нас уговаривали направить письмо в менее высокую инстанцию, например, в ректорат, в партком МГУ или в министерство. Но мы всё же направили письмо «на самый верх». По-видимому, мы попали в точный временной интервал после смерти Сталина, когда многое уже было «можно», но почти никто не знал об этом. С нового 1954 учебного года на физфак пришли в качестве лекторов и организаторов кафедр Л.Д. Ландау, И.Е. Тамм, Л.А. Арцимович, М.А. Леонтович, И.К .Кикоин и др., вернулся на свою кафедру низких температур П.Л. Капица.

Новый декан В.С. Фурсов не стал делать больших преобразований (зато и продержался в деканах до 90-х годов), и устоявшийся монолит старого состава никогда не давал слишком много воли «чужакам». Так, в 1961г. Л.Д. Ландау не удалось взять к себе в аспирантуру С.А. Хейфеца, и тот поступил в аспирантуру ИЯФ СО (по сибирской льготе). Это обернулось удачей для СО и физфака НГУ, где в семидесятых годах Хейфец прочёл интересный курс квантовой механики.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное