Воспоминания

Вечером Маленькому становится хуже… Мама велит звать старца. Звонила ему – сказал, чтобы я сама к нему приехала. Был грустный, тихий и ласковый.

– Тучи тут собираются над царским гнездом… Ох, тучи!.. А я что ж? Говорит Папа: «Уезжай!» – уеду… Уеду, молиться за них буду… Буду молиться… А теперь – на вот, – дал маленькую ладанку, – под подушку Маленькому положи. Не больше пяти минут держать… Без меня не класть.

Свезла. Отдала Маме. Положила. Маленький уснул спокойно.

* * *

Утром Маленький встал веселый. Играл. Был у Шуры, много шумел. Благословенная рука старца!.. Поехала его проводить[245]. В моторе много говорила, гр. Н. норовила поближе к старцу сесть:

– Чтобы надышаться запахом его тела, напитаться святостью его духа!

Когда остались одни, он внимательно на меня взглянул. – Опять беспокоят тебя?.. Пишут?.. Пугают?.. А ты не думай!.. А это вот брось! – сказал он, кинув мою шляпу. – Некого соблазнять красивостью… Это вот одень.

Надел на меня свою шляпу. И точно какая-то благодать охватила меня. Гляжу – и ничего не вижу. Те же люди, а будто лица иные. Светятся благодатные…

Приехала домой и этот великий дар – шляпу с его головы – перед иконой повесила. Ложилась спать – на голову надела. Тихий, спокойный сон. Как в детстве, в беленькой кроватке, рядом с Шурой. Милые, тихие сны…

Сказала Маме.

– Счастливая ты! – ответила она. – Ты безбоязненно с его святой душой общаешься!

Бедная Мама! Ведет борьбу против Папы, против всех…

Вся горит…

* * *

Мне кажется, что нигде «сказка» не имеет такого успеха, как в нашем обществе. В нашем Петербурге, где есть столько ученых, верят во все. И особенно в чудесное.

Мне вчера сказали, что на обеде у графини Ост. Сухомлинов утверждал:

– Старец Григорий Распутин – Антихрист.

Одна дама рассказывала, что ее муж был в очень тяжелом положении и спасти его мог только Папа. Она несколько раз посылала прошения на Высочайшее имя, но ответа не было. Ей посоветовали обратиться к старцу. Она его просила. Он не соглашался. Потом согласился, оторвал клочок бумаги из записной книжки, написал только три слова и велел передать мне. А когда она передала эту записку мне (так эта дура рассказывает) и я стала читать, то из записки выпала красная звездочка и запахло ладаном. Она стала всматриваться в подпись и сама прочла: Антихрист.

Эта сказка передается шепотом из уст в уста.

И хотя старец помог этой дуре и ее можно было проучить, он очень смеялся, когда я ему рассказала.

А получилась эта сказка вот каким путем.

Старец написал мне о ее муже. Он у нас известен под кличкой Антихрист. А написал он мне в записке:

«Скажи Маме, пущай сделает, что просит Антихрист».

В конверт вложил красную облатку. Она, конечно, ладаном не пахнет, но имеет в себе что-то опьяняющее. Я ее растерла и, вдыхая запах, не заметила, что эта блядь смотрит на меня и читает записку.

А почему мы его прозвали Антихрист? Ее муж, будучи у Дедюлина[246], услыхал, что Папа называет старца Христос, и сказал:

– Он (то есть старец) не Христос, а Антихрист!

Когда об этом рассказали старцу, он его вместо Анциферова стал звать Антихристом. И когда вышла эта история с поставкой сапог с бумажными подошвами, за что и судили генерала Анциферова, старец сказал:

– Антихрист-то просто вором оказался!

Так и осталась за ним эта кличка, и от этого выросла сказка. Удивительно!

* * *

На похоронах в. кн. Константина Константиновича[247]Гневная, как рассказывает Мама, сказала Папе:

– Как ты изменился в эти дни! И глядишь так, будто сильно страдаешь…

А потом стала говорить шепотом. Мама поняла одно – что Гневная недовольна Папой за его послабления.

– Ты слаб, ты слаб! – несколько раз повторила она.

Она, очевидно, намекала на то, что Папа оставил без ответа письмо, где она указывала, что старец в Москве, в компании, хвастался, дескать, он «всему голова».

А Папа ей на это ответил:

– Сплетням не верю и вам не советую верить!

И еще прибавил:

– Слова Григория Ефимовича надо уметь понимать. Он не всегда говорит то, что мы слышим. В его словах часто скрытый глубокий смысл.

Папа обижен Гневной.

* * *

Приезжала Игнатьева[248]. Эта старая женщина не хочет понять, что мы должны действовать в тени. Нам нельзя также открывать лица Мамы. Мы должны ее беречь не только из любви к ней, но и потому, что без нее мы погибнем в одно мгновение. На Папу надеяться нельзя.

Папа (я знаю это) ко мне привязан. Он часто говорит, что я ему нужна. И это верно. Но для чего, для чего?..

Потому что мне он может все сказать, все выбросить передо мной, оплевать всех и себя. И в то же время знает, что каждую минуту, если бы я забылась, может вырвать мой язык. О, он умеет быть жестоким, жестоким до сумасшествия. Но с Мамой, боясь за ее здоровье, он научился сдерживать себя. А со мной он весь раскрывается в своей звериной жестокости. И говорит потом:

– Прости, требуй чего хочешь!

Но я уже давно от него ничего не требую и не прошу. Это его часто злит. И пускай злится! Это единственно, чем я могу сама от себя его ужалить.