Воспоминания

Узнав об этом от моего дяди - Бориса Алексеевича Лопухина, который был в то время Председателем Ярославского Окружного Суда, я уже зимою поспешил в Ярославль и подал прошение о допущении к защите диссертации. - В качестве диссертации послужила мне упомянутая уже брошюра "О рабстве в древней Греции", - моя кандидатская работа. Совет Лицея постановил к защите меня допустить, а самую работу - напечатать во "Временнике" Демидовского Юридического Лицея. В случае успешной защиты предполагалось поручить мне преподавание "Истории Философии Права", которая как раз в то время никем не преподавалась. {148} Профессоров, компетентных в той области, к которой относилась моя работа, в то время в Лице не было, но я - двадцатидвухлетний молодой человек - не отдавал себе отчета в степени неподготовленности моих оппонентов и потому готовился к диспуту с большим волнением. - Накануне самого диспута я провел ночь почти без сна.

Сам по себе диспут на право приват-доцентуры - не Бог весть что. Но в небольшом провинциальном городе, при отсутствии иных ученых диспутов (Лицей ученых степеней не давал), - он разросся в целое общественное событие. Съехался меня слушать весь город, - и губернатор и генерал - Начальник дивизии и иные высокопоставленные лица. Актовый зал лицея быль битком набит. Когда я, подъезжая к лицею, увидел вереницу карет, волнение мое удвоилось; когда же передо мною предстал в треуголке и с булавой швейцар, коего я доселе обыкновенно видал в заштопанном и засаленном мундире, я ощутил испуг и даже минуту раскаяния. - Boт какая помпа ради меня, вот сколько народу съехалось меня слушать и вдруг среди этой торжественной обстановки я провалюсь. Зачем я это все затеял!

Когда я начал вступительную речь, я был успокоен твердым звуком моего голоса. Потом я был подбодрен теми возражениями. который мне делались. Главный оппонент - профессор Полицейского Права - Иван Трофимович Тарасов между прочим спрашивал меня, как это я решаюсь говорить о стихийном элементе, как изначальном моменте греческой религии, между тем как "можно доказать, что стихийный момент был внесен в греческую религию уже после Гомера". Я ему указал, как у Гомера Зевес мечет молнии, а Посейдон приводит в движение волны морские, и он умолк: послe этого и нескольких других {149} возражений в этом роде я почувствовал себя полным хозяином диспута: мне стало ясно, что я могу делать с моими оппонентами все, что хочу.-Второй оппонент - Владимир Егорович Щеглов мог поставить на ноги лишь одно общее возражение, которое он применял ко всякой исторической работе, о чем бы она не трактовала: "автор не в достаточной мере применил рекомендованный Огюстом Контом сравнительно-исторический метод".

Я до того успокоился, что стал с интересом и вниманием разглядывать отдельные фигуры в публике. - Особенно развлекали меня в первом ряду губернатор и генерал, сидевшие рядом. Оба, видимо, дремали и сидели, свесивши головы в противоположные стороны; меня забавляла мысль, что они оба вместе образуют двуглавого орла. Генерал, впрочем, высказывал потом свои размышления.

"Знаете что, Евгений Иванович", - говорил он Е. И. Якушкину -известному исследователю обычного права и весьма авторитетному в Ярославле человеку, "вот что я думаю по поводу диспутов. Рабство всегда будет, потому что всегда будут на свет сильные и слабые, и слабые будут рабами сильных". - "А что, Ваше Превосходительство, есть ли в Вашей дивизии люди сильнее Вас" - заметил тот. - "Это - другое дело", - ответил генерал, - "я их начальник".

В общем мой диспут и обе мои пробные лекции произвели на "совет лицея" весьма благоприятное впечатление, и искомое звание было мне дано, что преисполнило душу мою большою радостью. Нельзя сказать, однако, чтобы мои будущие коллеги произвели на меня благоприятное впечатление. Наоборот: провинциальная академическая среда захолустного города оставила во мне весьма безотрадное воспоминание. Не могу сказать даже, чтобы впечатление было серое. Наоборот, в числе моих новых {150} товарищей были и весьма яркие типы, с которыми мне приходилось переживать чрезвычайно яркие страницы академической жизни, но, увы, - "яркие" не то в гоголевском, не то в щедринском, не то в чеховском смысле слова.