Воспоминания

Идя дальше по пути своих изысканий, я однажды проник в один из каретных сараев, находившихся на нашем дворе. В отличие от других аналогичных помещений на дверях этого висел старинный заржавленный замок. Внутри сарая стояла прекрасная, объемистая коляска весьма почтенного возраста. Вся она была наполнена книгами, но помещавшиеся в ней фолианты в беспорядке валялись на полу. При ближайшем рассмотрении, к моему великому удивлению, все книги оказались преимущественно на английском языке и лишь часть из них на французском и немецком. Большинство из них было издано в начале прошлого столетия, украшено прекрасными литографиями и снабжено богатыми переплетами, на внутренней стороне которых имелся рукописный «Exlibris Alley». Я выбрал кое-что из попавшихся мне в руки богатств, среди которых было три тома первого издания Мольера, и возвратился домой. От родителей мне попало за столь неправедно приобретенное имущество, и они запретили мне пользоваться этими книгами до выяснения их происхождения и назначения с управляющим.

При ближайшем посещении Василия Карловича вопрос о книгах был поставлен со всей остротой.

— Книги? — сказал он, — Те, что в сарае? Пожалуйста!.. Делайте с ними что хотите. Это библиотека бывшего владельца имения Аллея. Их очень много было, да мы их употребили в дело. Знаете, удивительная вещь! Дорожки у нас в саду около озера всегда были невероятно сырыми — прямо вода на них сполна не просыхала. Вот мы и замостили все эти дорожки книгами в несколько рядов, а сверху кирпич битый и песок, и знаете — сырость как рукой сняло!

После этого заявления каждый раз, как я, ловя рыбу на озере, видел с лодки, как по дорожкам своего сада с книжкой и карандашом в руке гулял милейший Николай Дмитриевич Телешов, с которым я тогда знаком не был, то думал, что вот писатель Телешов сочиняет новое произведение, гуляя по произведениям Шекспира, Байрона, Мольера и Диккенса. Лишь впоследствии, познакомившись лично с Николаем Дмитриевичем, я убедился, что описанное варварство было учинено без его ведома.

Малаховка, то есть имение Телешовых, некогда принадлежала владельцу первого универсального магазина в Москве, известного под фирмой «Мюр и Мери-лиз», англичанину Аллею. — он и выстроил тут дачу, в которой мы жили. С того отдаленного времени Малаховка стала постоянным летним местопребыванием московской английской колонии. Нечего говорить, что через год-другой я свел знакомство уже со всеми малаховскими англичанами и исправно состязался с ними в теннис.

Малаховка явилась для меня целым откровением во многих отношениях. Озеро, на котором отец немедленно завел собственные рыбачьи лодки, разнообразная рыбная ловля, купанье, а главное, самостоятельность в прогулках, благодаря нашему обширному земельному участку, — все это было ново, неизведанно, а потому особенно интересно. Правда, в первое лето пользоваться всем этим приходилось ограниченно — с одной стороны, это был первоначальный период осваивания, а с другой — надо было готовиться к поступлению осенью в реальное училище.

После нескончаемых справок, узнаваний, обсуждений и размышлений моя мать остановилась на реальном училище Воскресенского. Кроме хороших отзывов об этом учебном заведении оно в глазах матери имело то достоинство, что мне можно было поступить в него, подвергшись осенью испытанию только по математике, по которой я получил неудовлетворительный балл на экзамене весною, — держать экзамены по всем предметам было не необходимо. Летом надо было серьезно подогнать этот предмет, но которому я отставал. Принципиальная противница всяких репетиторов и сторонница того, что ученик должен самостоятельно готовиться к испытаниям, моя мать все же на этот раз отступила от своего правила. Она видела, насколько я измотался за время весенних экзаменов, да и мои учителя советовали ей помочь мне в этом деле. Кто-то из них рекомендовал ей и подходящего человека. У нас на даче стал появляться молодой, некрасивый, худосочный студент — прекрасная модель для всякого художника, желавшего изобразить забастовщика-революционера.

Звали его Александр Федорович Диесперов. Относился он к своим обязанностям с редкой добросовестностью и пунктуальностью. Помню, как-то раз я разленился и не приготовил урока. Александр Федорович спокойно и сухо заметил мне, что в случае повторения подобного случая он будет принужден переговорить с моей матерью, так как не привык даром получать деньги. Он казался мне всецело поглощенным своей математикой, бесчувственным сухарем. Сколь велико было мое изумление, когда несколько лет спустя я увидал на полке книжного магазина сборник стихов с четко выставленным именем автора: А. Ф. Диесперов. Стихи были отнюдь не революционными и не народническими и обнаруживали в авторе если и не очень большое дарование, то зато хороший вкус и изящество.

Подготовил меня Александр Федорович хорошо, и осенью я пошел на экзамен уверенный в своих знаниях и выдержал его без труда.