Воспоминания

Вскоре площадь, на которой собралось множество народа, зашумела и заволновалась. Из подъезда вокзала иод звуки оркестров и под крики «ура» стройными рядами выходили моряки. Их было очень немного. Рядом с некоторыми бежали родные. Собравшиеся махали им руками, бросали цветы. Но вся эта торжественная встреча дышала какой-то грустью, которая передалась мне и живо запомнилась. Видимо, всем тогда больше думалось не о тех, кого встречают, а о тех, которых никто никогда уже не встретит. То же ощущение печали чувствовалось мною в окружающих, когда пришли первые вести о мире. Народ в целом остро переживал бесцельность принесенных жертв и глубину национального позора. Быть может, именно эта грусть и породила столько песен, глубоко вошедших в народную среду, связанных с бесславной японской войной. Помню, в каком восторге приехал отец после того, как услыхал в чьем-то мастерском исполнении (чуть ли не Вари Паниной) в первый раз «Последний нынешний денечек».

Вообще воспоминания об японской войне неразрывно связаны у меня с воспоминаниями о Старом Гирееве.

На фоне этих печальных реминисценций мелькают порой и веселые эпизоды. Помню, как брат матери, дядя Василий Васильевич купил себе автомобиль и решил совершить на нем свое первое дальнее путешествие — приехать к нам из Москвы на дачу — десять верст. Мы были предварительно предупреждены об этом и с нетерпением ждали появления невиданной машины. Наконец часа в четыре дня она появилась на дальнем повороте дороги. Встречные лошади задирали хвосты и шарахались в канаву, крестьяне, работавшие в поле, побросали работу и устремились к обочинам дороги. Машина, тарахтя и фыркая, приближалась к нам со скоростью не более семи-восьми верст в час. Наконец, не доезжая до нашей дачи саженей двадцати, она как-то подпрыгнула на дороге, охнула и крепко встала. Все попытки сдвинуть ее с места ни к чему не приводили. Дядя возился с ней часа два, потом махнул рукой и пошел к нам вымыться и выпить чаю. При помощи лошади автомобиль был водворен к нам в каретный сарай. Вечером дядя возвратился в Москву на поезде, откуда дня через два привели к нам лошадь, которая и доставила диковинную машину обратно в город. Что с ней потом сталось — не интересовался.

В 1902 году в Старом Гирееве моя мать подарила меня братцем, названным в честь деда Александром. Как я узнал впоследствии, в тот день, когда он появился на свет, мой отец утром по раз заведенному порядку уехал в Москву на фабрику, несмотря на то что все признаки скорого появления на свет ребенка были налицо. Там он, как обычно, прошел в свой кабинет, где начал заниматься своими делами. К нему зашел старший брат и спросил его о здоровье моей матери.

— Ничего, слава Богу, — сказал отец, — когда я уезжал, у ней начались схватки.

Дядя, как и отец, обладавший вспыльчивым характером, вдруг стукнул кулаком но столу и закричал:

— Вон, немедленно вон обратно; ты что, в своем уме или с ума сошел? Ты что, не понимаешь серьезности момента?

Отец обиделся.

— Ну, ты не очень!..

— Я приказываю тебе немедленно ехать обратно, — не унимался дядя, — иначе я сейчас же пойду жаловаться папаше!

Последняя угроза возымела свое действие, и отец отправился обратно в Гиреево, как раз поспев к моменту рождения моего брата Александра.

Брат был чудный ребенок — он рос на радость окружающим. Золотистый блондин с вьющимися волосами и с задумчивым отвлеченным взглядом больших синих глаз, он всегда казался слушающим или созерцающим что-то доступное ему одному. Веселился и смеялся он редко, но зато в такие минуты он заражал своим настроением всех и заставлял невольно улыбаться и отбрасывать в сторону дурные настроения. Родился он куда более сильным и здоровым ребенком, чем я, но года через два он простудился и никак не мог отделаться от пустяшной температуры в две-три десятых градуса, которая то и дело у него появлялась. Ребенок начал бледнеть, терять в весе, увядать. Были призваны доктора, которые рекомендовали не оставаться на очень долго в Москве, а двинуться куда-нибудь на юг, в горы на Кавказ. Отец в это лето решил съездить в Кисловодск попользоваться тамошними водами, захолустный курортик ему приглянулся, и он написал матери, приглашая ее приехать туда с нами на осенний сезон. Подумали, поговорили и на том и порешили.