Воспоминания

В один из первых своих приездов в Париж мне посчастливилось снова встретиться с Анной Павловой на одном благотворительном вечере в Клеридже. Она танцевала в этот вечер свои очаровательные маленькие вещицы. После представления я пошла ее поцеловать, и мы бросились друг другу в объятия. «Малечка, как я счастлива вас опять видеть! Давайте поставимте вместе гран-па балета «Пахита», как это было в Петербурге. Здесь, в Париже, Тата Карсавина, Вера Трефилова, Седова, Егорова, Преображенская. Вы будете танцевать главную роль, а мы все позади вас, не правда ли, какая это будет прелесть!» И это говорила Павлова в апогее своей славы, предлагая танцевать во второй линии за мною. Трогательно это было, бесконечно трогательно с ее стороны. В этом она показала себя мировой артисткой и чудным человеком.

После этой нашей первой встречи в эмиграции Анна Павлова приехала в Монте-Карло и часто бывала у меня на вилле, к завтраку или к обеду. Мы чудно проводили с ней время. Анна Павлова пригласила нас и некоторых наших друзей обедать в Спортинг-Клуб в Монте-Карло. Обед был очень веселый, и мы вспоминали дорогое нам прошлое: Мариинский театр, нашу артистическую карьеру. После обеда все решили зайти в игорные комнаты. Павлова странно, по-своему одевалась: она, собственно говоря, не носила платья, а поверх нижней юбки обматывала себя широким шарфом, который закреплялся булавками. Длинная бахрома шарфа свисала на плечи, заменяя рукава. Павлова, живая и очень нервная, любила играть, но, не полагаясь на свою память, просила двух друзей стоять возле нее и запоминать те номера, на которые она будет ставить. Ставила она очень быстро и по всему столу, а если номер был далеко и рукой она не могла его достать, то брала длинную лопатку и толкала свою ставку, сбивая по дороге чужие ставки со своих мест. Конечно, со всех сторон раздавались протесты, и все оборачивались в ее сторону, но, узнав ее, тотчас успокаивались: «Да это ведь Павлова, знаменитая Павлова». Она сконфуженно начинала извиняться и, желая поправить сдвинутые ставки, невольно бахромой своего шарфа сдвигала другие. Это продолжалось весь вечер, но игроки охотно ей помогали с улыбкой. К концу вечера она проигралась и попросила у меня в долг тысячу франков, которые она мне вернула потом в прелестном черном шелковом бумажнике с золотой застежкой. Я бережно храню его на память о незабвенной Павловой.

Когда Анна Павлова уезжала, мы все поехали ее провожать в Ниццу. Нас предупредили знакомые, что с ее отъездом всегда бывает много суеты, и это оказалось верно. Началось с того, что в вагон начали вносить бесчисленное количество ручного багажа всех видов и размеров. Павлова все пересчитывала, ошибалась, снова пересчитывала, суетилась, путалась, все старались помочь, тоже пересчитывали, тоже путались в счете, что, конечно, только увеличивало суету, она сердилась, а потом улыбалась. Наконец все пришло в порядок и все успокоились, как вдруг снова поднялась невероятная суета и волнение. «А где же клетка с моей птичкой?» – кричит Павлова, и снова все бросаются во все стороны в поисках ее клетки, так, словно из всего багажа эта клетка была самое драгоценное, что она имела. К счастью, клетку скоро нашли, и Анна Павлова благополучно укатила в Париж, махая нам рукою через окно.

Потом я видела Павлову в Париже, когда она танцевала «Жизель» в театре Елисейских полей. Чувствовалась ее усталость, но все же это было замечательное представление, и она была в этом балете неподражаема. Во второй картине этого балета, когда она по косой линии пересекала сцену на пальцах, держа лилию в руках, это было так бесподобно, что казалось, она движется не касаясь земли, будто плывет по воздуху, как неземная.

Вера Трефилова была первой из моих товарок, кого я встретила в Париже. Как только мне сообщили ее адрес, я сейчас же поехала к ней в гостиницу «Савой», где она остановилась. Она замечательно молодо выглядела, и С. П. Дягилев сейчас же стал ее уговаривать выступить у него в Монте-Карло. Она давно не выступала и не работала, но так блестяще подготовилась к этому спектаклю, что когда мы ее увидели в Монте-Карло в «Лебедином озере», то все были поражены ее стильным выходом, классическим поклоном и поразительным умением держать себя на сцене, во всем была видна наша школа: благородство в движениях, изящество поз – одним словом, тот класс, которого здесь давно не видали и отвыкли видеть. Она была исключительно хороша в этом балете, и он по справедливости считался ее лучшим. После нее все, которые выступали в «Лебедином озере», не могли даже с ней сравниться.