Воспоминания

В 1893 г[оду] Чайковский скончался, и через некоторе время после его смерти молодой тогда композитор Сергей Рахманинов] сочинил трио памяти Чайковского[307]. Так же обширная первая часть, так же вторая — тема с вариациями и финал — заключение. По содержанию оно не меньшей силы, чем трио Чайковского, и для ф[орте]п[иано] еще трудней — точно ф[орте]п[ианный] концерт со скрипкой и виолончелью. Исполненное в первый раз памяти Чайковского, оно не произвело такого впечатления, какого ожидал молодой композитор. То ли что не были преодолены все трудности исполнителями, или слушатели не были подготовлены достаточно, чтобы тотчас же воспринять новое произведение, но трио не имело успеха, и сам композитор его невзлюбил. Прошло 10 л[ет], трио ни разу не исполнялось. В сезон [1]902/3 года последним номером нашей исторической программы концертов было трио Рахманинова.

Целое лето посвятил я на изучение этого трио, кот[орое] доставило мне много наслаждения. В начале осени, когда афиша была выпущена, я встречаю Рахманинова, кот[орый] останавливает меня и говорит: “Зачем вы причиняете мне неприятности”. Я смотрю на него во все глаза. “Зачем вы играете мое трио, мне это неприятно, я его не люблю”. — “Мы играем его, потому что это прекрасное произведение, и я очень прошу Вас, когда подойдет время его исполнить, прослушать нас”, — попросил я его. На этом мы расстались. Месяца через 4 наступила очередь программы, кот[орая] заканчивалась трио Рахманинова. Он пришел на генеральную репетицию и слушал нас, согласился со мн[огими] сокращениями, которые он тут же и сделал. Некоторые оттенки наши ему так понравились, что он решил при следующем издании трио, принять их к сведению. Мы расстались с тем, что завтра он с женою будет в концерте. Но через час по его уходе я получил от него записку, что хотя он и обещал быть, но придет только его жена. В концерте жена его была; и она убедилась, что трио имело успех…

Прошло полгода, осенью в окт[ябре] 1903 г[ода] минуло 10 л[ет] со дня смерти Чайковского. Незадолго до этого студенты университета обратились ко мне с просьбой устроить концерт в пользу их кассы. Концерты устраивались в большой зале Дворянского собрания 183, вмещавшей от 2–3 тысяч человек. Чтобы привлечь такую массу слушателей, нужна боевая программа и имена любимцев публики. Я предложил им следующее: Московское] трио: Шор, Крейн, Эрлих исполняют два трио — вначале Рахманинова, а в заключении Чайковского. Между этими трио — любимцы публики — Собинов (любимый московский] тенор Б[ольшого] театра) и др[угие] [исполнят] романсы Чайковского. А весь концерт посвящается памяти Чайковского.

Концерт привлек полный зал публики. Когда мы вышли играть, то против эстрады на хорах мы увидели Рахманинова, сидящего, облокотившись на барьер (его любимая поза). Это нас как — то еще больше пришпорило, и мы с большим подъемом сыграли его трио. Успех превзошел все ожидания, нас вызывали много раз, а в антракте к нам с хор в артистическую спустился композитор, пожал нам всем руки и сказал: “Вы заставили меня полюбить мое трио, теперь я буду его играть, спасибо”. Для нас, исполнителей, это был самый большой комплимент, какой возможно получить от композитора… Я упомянул об этом эпизоде, т[ак] к[ак] он наглядно подтверждает мысль Шопенгауэра, что композитор творит подобно сомнамбуле, как бы во сне, и не всегда сам может судить о своем творении [308]. А во 2‑х [во — вторых], подтверждается и мысль Вагнера, кот[орый] писал Листу: “Только исполнитель является настоящим художником. Все наше поэтическое творчество, вся композиторская работа наша, это только некоторое хочу, а не могу: лишь исполнение дает это могу, дает — искусство”^[309].

Такой же случай, как с трио Рахманинова], произошел с 5‑й симф[онией] Чайковского. Композитор, сам дирижируя, провалил ее и готов был уничтожить ее. Явился Никиш и возродил ее исполнением.

Когда Бетх[овен] услыхал одну из своих сонат, только сочиненную, в исполнении пианистки Мари Биго, то сказал: “Это не то, что я думал, но это много лучше”. “Das ist nicht genau der Charakter, welchen ich diesem Stucke habe geben wollen, doch fahren Sie immerhin fort, wenn ich es nicht vollstandig selbst bin, so ist es etwas Besseres ais ich”[310].

II