Воспоминания

К этому времени московский [Художественный] театр достиг необычайной высоты постановкой ибсеновского “Бранда”[311]. То ли что время такое подоспело, когда весь воздух кругом был точно пропитан жаждой подвига, то ли что артисты изумительной игрой волновали и возбуждали эту жажду жертв, подвига, самоотверженности. Но каждое представление Бранда, которого исключительно исполнял Качалов, накаляло настроение зрителей до точки кипения… В жизни Москвы и, пожалуй, всей России Бранд создал своего рода эпоху. Почва точно была подготовлена. И когда со сцены раздавались слова Бранда: “Хотя бы все вы дали кроме жизни, ее не дав, вы ничего не дали”[312], то они зажигали всех каким — то горячим энтузиазмом. Люди жаждали выхода из того тупика, куда загнала их жестокая реакция. И представление “Бранда” открывало этот выход. Бранд помог т[ак] наз[ываемому] “освободительному движению”. Возможно, что он же повлиял на Каляева, убившего Серг[ея] Романова — брата Александра] III. Каляев не был обыкновенным рядовым террористом. Он шел на это как на подвиг и как подвиг совершил предназначенное ему. С опасностью для себя он пропустил сначала удобный случай бросить бомбу, заметив в карете гостей. И только когда Сергей был один, он исполнил то, что считал своим долгом. Он знал, что скрыться в Кремле невозможно, что его ждет смерть, и это его не остановило. Нe вспомнил ли он в предсмертный час слова Бранда “хотя бы все вы дали кроме жизни, ее не дав, вы ничего не дали”.

Через 25 л[ет] у меня в дневнике записано: меня 3‑й день волнует ибсеновский Бранд. Странное дело! Еще в 1904 г[оду] я переживал Бранда как эпоху в своей жизни. Никогда не забуду этой постановки Художественного] театра в Москве. Бранда играл Качалов — гениально. Еще долго по мн[огим] поводам целые цитаты из “Бранда” играли значительную роль в моей жизни. И сейчас, когда я снова читаю его, сильное волнение охватывает меня всего, и тогда все явления окружающей жизни кажутся незначительными. Куда — то тянет вверх к подвигам и настойчивому стремлению к цели, высокой и прекрасной…

[А ведь это так необходимо и особенно здесь, в строющейся Палестине.]

III

К концу девяностых годов 19 ст[олетия] (темная реакция подчас вызывает усиленное стремление к свету. Так в самые тяжкие годы последних десятилетий 19 ст[олетия] для учащихся в гимназиях и университетах) создалось в Москве Педагогическое общ[ество], целью которого было развивать и расширять горизонты учащихся популярными лекциями по всем областям науки [313]. Лучшие педогоги Москвы — во главе с директором частной гимназии Алфёровым, профессорам] университета — все горячо принялись за осуществление этой идеи. По воскресеньям от 2–4 [часов] в аудитории Исторического музея [314], прекрасно приспособленной для лекций, с великолепным фонарем[315], 5–6 сот учащихся слушали лекции по всем отраслям наук. Амфитеатр аудитории был акустически так великолепно устроен, что шепот на эстраде был слышен в последних рядах. Лекции чрезвычайно привились, и мест не всегда хватало для желающих.

Как раз в это время я у себя для своих учеников читал лекции по истории музыки с исполнением музыкальных образцов. Узнал об этом Алфёров. Он пришел ко мне с предложением прочитать популярную лекцию по музыке у них в обществе. Я стал отказываться, ссылаясь на то, что никогда публично не читал и сразу попасть в такую среду опытных лекторов прямо боязно. Но Алфёров обладал большой настойчивостью, и тогда я предложил следующее: возьму одну из трудных тем для неподготовленной аудитории — напр[имер] Баха — и сначала прочитаю с иллюстрациями в кругу педагогов. Если они одобрят и благословят, то буду читать, если осудят, то подожду еще. Алфёров с этим согласился. В назначенный день я просил доставить рояль в гимназию Алф[ёрова] на Арбате. Вечером в кругу нескольких педагогов я, сильно волнуясь, рассказал о Бахе и исполнил несколько вещей его, наиболее доступных.

Многое было подвергнуто критике. Так, напр[имер]: всякое техническое выражение или не упоминать, или тотчас же объяснить. Самый язык по возможности упростить, имея в виду учащихся 12–17 л[ет]. Но общее решение было — непременно читать. Я был очень благодарен педагогам за их указания и при каждом чтении пользовался их советами указаниями. Все др[угие] лекторы использовали также волшебный фонарь. Возникал вопрос, как пользоваться фонарем при музык[альных] лекциях. Ф[анта]зия моя разыгралась, т[ак] к[ак] картины очень много давали учащимся. И т[ак] к[ак] для Педагогического общества] работала диапозитив[ная] прекрасная мастерская Анциферова, то я готов был всю историю музыки иллюстрировать также картинами. Таким образом, у меня накопилась целая библиотека картин: история инструментов, нотописани[е] народов древности, из жизни композиторов, рукописи, портреты крупны[х] деятел[ей] и т[ому] п[одобное].