Воспоминания

Я уклонился в сторону. Вернусь к ученическому концерту. Кроме концерта Баха исполнялась также и кантата его, в которой была великолепная ария для контральто, сопровождаемая английским рожком. Пела ученица Попова, у которой был прекрасный голос, а на английском рожке играл гобоист Гуревич, впоследствии артист Императорских театров и дирижер. На концерте присутствовал великий князь Константин Николаевич, стипендиатом которого я состоял. В антракте он подходил ко всем участвовавшим и каждому говорил что — либо ласковое, меня он спросил, правда ли что Сафонов меня с собою из Петербурга привез? Не успел я собраться с духом ответить, как Сафонов сказал: “Нет, Ваше Высочество, он сам за мною поехал.” Константин Николаевич улыбнулся и ласково похвалил меня. Но самую большую радость мне доставило то, что и Сафонов, и Танеев были мною довольны. Тогда в концерте участвовал совсем юный Арсений Корещенко, ученик Танеева. Он превосходно играл прелестную фантазию с хором Бетховена, а другая ученица Танеева — Маурина исполняла с большим виртуозным блеском “Пляску смерти” Листа. Не помню, кто играл из учеников Пабста, кажется, Миллер (впоследствии Хорошевский-Миллер) и, кажется, Шопена. Помнятся мне хорошо этюд С-дур Рубинштейна на два рояля, исполненный очень хорошо Конюсом и Вильшау, но, кажется, это было в концерте следующего года. Из скрипачей выделялись Ю. Конюс и Д. Крейн. После концерта учащие и учащиеся собирались вместе, и вечер заканчивался веселой, дружной пирушкой.

Несмотря на болезнь рук, я усердно посещал класс Сафонова. И не только в свои дни, но почти ежедневно. Я внимательно прислушивался ко всем его замечаниям, знакомился со всевозможными приемами в зависимости от рук, обогащался знакомством с массой интересных педагогических и музыкально — содержательных пьес, причем наиболее ценным являлись замечания Сафонова и вообще все, что он говорил об искусстве.

Среди товарищей у меня уже были друзья, с которыми вот уже 35 лет как сохраняются самые теплые и сердечные отношения. Общие интересы нас сблизили и закрепляли нашу дружбу. Первым и самым близким другом моим сделался Э. К. Розенов. Он воспитывался в семье К. Ю. Давидова, брата знаменитого виолончелиста и известного математика. Окончив физико — математический факультет, он поступил в консерваторию. Образованный, развитой, музыкально одаренный Э. К.[171] привлекал благородством своей натуры, чуждый всякой мелочности, с широким пониманием значения искусства. Среди учениц выделялась серьезностью и какой — то глубокой интеллигентностью Е. Ф. Гнесина, которая скоро сделалась нашим близким другом. Впоследствии к нам примкнул и М. М. Курбатов. Должен оказать, что весь класс оказался в конце концов на большой высоте.

Если в первый московский выпуск Сафонова не было виртуозных звезд, как в следующих, то все же все учащиеся этого времени сделались впоследствии серьезными музыкальными деятелями. Одна из исключительных заслуг Сафонова заключалась в том, что он умел возбудить такой интерес к искусству, который не остывал и во всей последующей жизни. Таким образом, Москва постепенно покрывалась сетью музыкальных школ, и целый ряд серьезных, полезных и преданных делу музыкальных деятелей продолжал дорогое Сафонову музыкальное просвещение. Можно смело утверждать, что Сафонов дал направление всей музыкальной жизни Москвы. И это не будет преувеличением. Его влияние продолжается до сих пор. Не будучи предназначен воспитанием и образованием к специально музыкальной карьере, он имел, однако, счастье работать под руководством таких профессоров фортепианной игры, как Лешетицкий и Брассен. Объединив в своем лице два совершенно противоположных направления, он сумел разумным и тонким отбором усвоить все лучшее и ценное и создать свою сафоновскую школу, давшую таких виртуозов, как Левин, Скрябин, Мейчик, Щербина — Бекман, Пресман, Самуэльсон, Николай Метнер, Иссерлис, Беклемишев, Демьянова, Гедике и мн. др., имен которых не помню. А главное, из его класса вышел ряд превосходных музыкальных деятелей, не говоря уж о таких звездах, как Скрябин и Метнер, упомяну композиторов: Гречанинова, Николаева, Гедике и т. д.

С какою совершенно трогательною сердечностью приветствовал он распустившееся дарование Скрябина. Как упорно и настойчиво пропагандировал он его произведения; как дружески старался всячески облегчить тернистый путь начинающего композитора.