Воспоминания

Иное представлял его брат — Дм[итрий] Адам[ович]. он был как — то площе, менее глубок, довольно честолюбив и достиг, как граф Олсуфьев, положения члена Государственного совета, члена Государственной думы, был на виду, но не выказал каких — либо особых талантов, отличаясь несомненной порядочностью. Возможно, что в моих суждениях много субъективного, и, кроме того, я знал семью Олсуфьевых, когда я был очень молод и они молоды. Но такое впечатление у меня осталось. Дочь графини[203] (единственная У походила характером на старшего брата. Она работала для народа — в школе, библиотеке, больнице. Отличалась простотой обращения со всеми и не походила на графиню. Говорили, что она полюбила земского врача, готовая выйти за него замуж, но тут не выдержала мать, в ней заговорило чувство рода, и она была против брака. Граф Адам Васильевич] был тихий человек и как — то стушевывался перед графиней, которая задавала тон в доме. Добрый и кроткий, он не мешал ей устраивать жизнь по ее желанию. Трудно было сказать, насколько он соглашался со всем обиходом жизни. Блестящий придворный генерал, товарищ Александра III. с которым он играл в его домашнем духовом оркестре, он — возможно, с воцарением Николая II — удалился в деревню. Производил он впечатление доброго, хорошего человека.

Характерно то, что, проводя лето с семьей в среде, столь далекой от привычной мне, музыкальной и еврейской, мне ни разу не пришлось испытать мучительного чувства, когда касаются еврейского вопроса. И я на протяжении всей своей жизни и при многих случаях убеждался, что там, где чувствуют присутствие национального самосознания, к нему относятся с уважением.

Графиня Олсуфьева несомненно была выдающейся русской женщиной. И я через много — много лет, вспоминая о ней с чувством любви и уважения, с грустью думаю, как нам, евреям, недостает в нашей маленькой стране “женщины”. Они имеются, и не в малом количестве, в пролетарско — рабочей среде, и совершенно их нет в т[ак] наз[ываемой] буржуазно — аристократической среде. А как бесконечно много зависит от женщины. Вся жизнь складывается благодаря ей. Она дает тон жизни. К сожалению, часто среда эта напоминает ту семейную идиллию, которую писатель Успенский характеризовал: “муж грабит, а жена подбирает — и выходит семейный дом”[204].

Еще о двух русских женщинах, с которыми судьба свела меня на почве музыки и которые принадлежат к той же аристократической среде, как и Олсуфьевы: мать и дочь графини Панины[205]. Как часто в деятельности отдельных людей, обществ и даже государств мы наблюдаем движение по тому направлению, которого именно желают избегнуть. Таким парадоксом в политической жизни России 80‑х и 90‑х годов XIX века являлась ссылка “политических” в гор[од] Тверь. Тверская губерния издавна являлась очагом революции. Достаточно сказать, что знаменитое Прямухино бакунинское недалеко от Твери, что тверское земство всегда отличалось свободомыслием и что его адрес Николаю II удостоился замечания — “бессмысленные мечтания”, чтобы понять, что ссылка именно в Тверь не изменит политических воззрений людей “инакомыслящих”. Таким ссыльным в конце 80‑х годов был мой дядя, врач для “бедных” в Одессе. Он не был революционером. Он видел ту одесскую бедноту, которая возмущала до глубины души и в которой невольно обвиняешь существующий порядок вещей и надеешься, что, изменив его, уничтожишь нищету и горе. Вот за это желание дядя Семен удостаивался не раз ссылки. В Твери старожилом был д-р Мих[аил] Ильич Петрункевич, в доме которого можно было встретить всех политических, заброшенных судьбой в этот город. Браг известного общественного и политического деятеля Ив[ана] Ил[ьича] Петрункевича. Мих[аил] Ил[ьич] привлекал к себе как личность. Когда я однажды навестил дядю в Твери, то познакомился со многими интересными людьми. В первую голову с Петрункевичем, с маститыми представителями семьи Бакуниных, братьями Александром и Павлом, а также с вдовой Алексея Бакунина, знакомство перешедшее в дружбу. О ней, о Мар[ии] Николаевне] Бакуниной, речь впереди. Среди остальных был и писатель Ал. Ив. Эргель. с которым впоследствии мы близко сошлись, когда он жил в Москве.

О Прямухине и его обитателях так много написано, что ничего не прибавишь. Разве только личное впечатление от посещения этого замечательного уголка. Начиная от дома, в котором все было огромно: комнаты, коридоры, самая постройка дома, крепкая, солидная, и кончая обиходом жизни, рассчитанным на множество людей, — во всем был какой — то размах. характеризующий семью Бакуниых. давшую такого богатыря, как Михаил Александрович[206]. За стол к обеду садилось от 20 до 30 человек, из которых половина не всегда была знакома хозяевам. Все было просто, хлебосольно, и приправой являлась интересная беседа.