Воспоминания

Но все же трио d-moll, посвящ[енное] памяти К. Ю. Давыдова, является одним из прекраснейших в камерной литературе, опровергая до некоторой степени суровый приговор Римского[- Корсакова]. В нем проявились лучшие стороны дарования Аренского. В первой части можно проследить горячее стремление к чему — то прекрасному. Если Аренский желал дать образ замечательного чел[овека] и музыканта К. Ю. Дав[ыдова], то он нашел отзвук лучших стремлений покойного директора Петербургской] консерватории в своей душе. Scherzo[260] — по легкости и грации, изящества и воздушности не уступает лучшим “скерцо” Мендельсона, которые, несомненно, служили прообразом для Аренского. Элегия — венец сочинения. Здесь скорбь композитора вылилась с такою искренностью, простотой и изяществом, что глубоко трогает всякого, кто его прослушает. Финал, борющийся с охватившим чувством скорби, несколько раз силится победить это чувство. Это почти удается, но вот звучит нежная и грустная тема, которая вызывает еще больший протест, приводящий, однако, к анданте, полному отзвуков пережитого и приводящему] к адажио, в котором первая тема 1‑й части вместо стремительности полно какой — то неизъяснимой размышляющей груст[и]. Но все заканчивается бурным allegro molto[261].

Молодость победила, и, несмотря на минор, чувствуется победа жизни над смертью.

Вспоминается мне сложный момент, как для нас, так и для камерного хора. Это было приблизительно в [1]901 г[оду], в мае мы объявили концерт в Ялте. В день концерта мы встретили Аренского, который для поправления здоровья жил в Ялте. В программе стояло его трио, и мы были особенно рады этой встрече. Вечером Аренский после исполнения трио сделался предметом самых горячих оваций со стороны очень чуткой и избранной публики. После этого мы провели с ним очень приятный вечер у композ[итора] Спендиаряна, у кот[орого] была чудная дача на берегу моря, но особенно хорошее впечатление произвел на меня Аренский, когда приехал к нам в гости в Гурзуф, где мы решили несколько дней передохнуть после концерта. Снова точно вернулась к нему прежняя простота, искренность и расположение к людям. Это были минуты незабвенные, проведенные на берегу моря с умирающим композитором. Тогда он чувствовал себя бодрым и был весел, остроумен и много шутил. Больше мы с ним не видались. В [1]906 г[оду] он умер от чахотки

Глава 9. [Рахманинов]

Рахманинов Сергей Васильевич род[ился] [в] 1873 г[оду] в Новгородской губ[ернии]. Помню его 9-л[етним] мальчиком в Петербургской] консерватории. Я был лет на б старше. В “сборной”, куда уч[ени]ки сходились, мы поддразнивали будущего композитора, кот[орый] совершенно не выговаривал букву Р, заставляя его много раз повторять, что у него на завтрак — “буйка с ябиновым вайеньем”. Мальчик ничем тогда не выделялся. Несколько лет спустя мы снова встретились уже в Москве, куда я переехал за Сафоновым, приглашенным профессором] в консерваторию, где Рахманинов в это время учился у Зверева. Постепенно юноша стал обращать на себя внимание своим исключительным дарованием, и когда он перешел на старший курс, то уже совершенно самостоятельно стал развиваться. Обнаруживалось что — то свое, убедительное и сильное. По композиции он занимался у С. И. Танеева и А. С. Аренского. Окончил консерваторию] по композиции в [18]92‑м с б[олыпой] зол[отой] мед[алью]. Экзаменационной работой была опера “Алеко”.