Воспоминания

Я же хочу вкратце рассказать о нашем знакомстве и о том впечатлении, какое осталось у меня от личности Мих[аила] Яковлевича].

Существуют разные “трагедии” (слово, которое Толстой не любил). Но имеются специфически еврейские, связанные с происхождением, воспитанием и тем контрастом, какой представляет окружающая действительность и ее отношение к еврейству. В этом смысле “трагедия” Мих[аила] Яковлевича] кажется мне тройной. От природы и по свойствам своего характера он был — что называется — кабинетный ученый, что и являлось его заветным стремлением. Но действительность упорно мешала ему и направляла его на деятельность, чуждую его характеру и стремлениям. Я не помню точно, при каких условиях состоялось наше знакомство. Но знаю хорошо, что как — то сразу и взаимно мы прониклись друг к другу каким — то особенным нежным дружелюбием. Внешне ничто нас не объединяло. Он был ученым в области, чуждой мне, и был весьма далек от интереса к музыке. Однако, случилось так, что мои интересы стали ему близки, а его — мне. И мы друг другу всячески помогали. Меня привлекали в нем глубина чувства и внешняя сдержанность. Мало слов и много дела. Черта, далеко не часто встречающаяся среди нас — евреев.

Я застал Мих[аила] Яковлевича] собственником небольшого домика в тихом Гранатном переулке, отцом двух прелестных девочек и мужем заботливой жены. Казалось, что в этом тихом переулке, маленьком домике тихо протекает мирная жизнь. Но на самом деле это было не так. Какая — то напряженность чувствовалась под маленькой крышей. Что — то нервное и беспокойное было в характере хозяина. Он точно все время был настороже. Это неспокойное состояние — результат непоправимого шага в жизни еврея, который является своего рода трагедией.

В молодости, увлекшись русской девушкой, он, чтобы жениться, вынужден был креститься [270]. Этот “уход из стана побежденных” в “стан победителей” никогда не проходит безнаказанно, по каким бы поводам и побуждениям он не совершался. Навсегда остается в душе глубокая царапина, которую человек всю жизнь чувствует; особенно сильно, если все предыдущее воспитание и окружающие условия быта оставили в душе свой след. Таково было положение Мих[аила] Яковлевича], которое я отлично понимал. И хотя наше знакомство, беседы и всякие дела покоились большею частью на вопросах, связанных с еврейством, но я всегда так осторожно и деликатно обходил больной вопрос, что Мих[аил] Як[овлевич] чувствовал себя свободно и как — то особенно раскрывался. Он проявлял глубочайший интерес ко всему, что делалось на еврейской улице и особенно в Москве, где реакция и гонение на евреев было особенно сильным. Чувствовалось, как все это ему близко и как он страдает, чувствуя себя только сторонним зрителем, а не участником в страданиях народа. И это вызывало [в нем] усиленное желание помочь где только можно.

Еврейская Москва переживала одну из скорбных страниц своей истории в 90‑х годах XIX столетия. После добродушного, всеми любимого генерал — губернатора Москвы кн[язя] Долгорукого, при котором право жительства в Москве было не так уж затруднительно для евреев, воцарился Сергей Романов — брат Александра III. Ограниченный, жестокий, он не знал пощады по отношению к евреям […]*

Пульс общественной жизни слабо бился частью в “хозяйственном правлении” при закрытой синагоге, возглавляемой юристом Альб[ертом] Львовиче[м] Фуксом, частью в студенческой кассе — как отделении петербургского “Общества распространения просвещения между евреями в России”, возглавляемой всеми уважаемым и любимым — тоже юристом — Вл[адимиром] Осиповичем] Гаркави. О концертах ежегодных в пользу кассы я выше говорил. Цель кассы — только помощь студентам — не могла удовлетворить таких работников, как покойные А. Д. Идель — сон, П. С. Марек, М. Крейнин и др[угие], работавшие вместе с Гаркави. Требования шли дальше: школы для народа, издание книг, вопросы воспитания и всякие другие проблемы захватили деятелей кассы. Нужны были средства. Надо было увеличить членские взносы и изыскать другие возможности. Много лет “Общество просвещения евреев в Петербурге”, вернее сказать, председатель общества Гор[аций] Ос[ипович] Гинцбург помогал сотням и тысячам студентов, учащимся академии художеств, консерваторий и др. Наступил момент получить этот долг от “устроившихся”. Многие охотно отзывались, вспоминая, как эта своевременная помощь была необходима. Но были и такие, с которых приходилось взыскивать судом. Находившие, что тем, что они стали на ноги, они уже все отплатили. Не мало курьезов имеется по этому поводу, подтверждающих, что не всегда так называемое] “образование” влияет духовно на человека. Участвуя в комитете [271] наряду с вышеназванными общественными деятелями, я старался заинтересовать людей, стоявших в стороне от еврейской общественной жизни.