Воспоминания

К этому времени — концу 90‑х годов — популярность Московского трио — Шор, Крейн, Эрлих — чрезвычайно возросла. Помимо “исторических камерных утр” трио участвовало в пользу всевозможных просветительных и благотворительных обществ. Оно стало неотъемлемой частью московской жизни. Москва считала его своим детищем. Разнообразная публика, посещавшая концерты трио — большею частью молодежь, с трогательной признательностью относилась к участникам трио. В сезон 1902/3 года наступило десятилетие трио. Юбилейный концерт собрал в большом зале консерватории больше 2000 человек [274]. Получилось такое торжество, которое предполагать было трудно: десятки адресов, восхвалявших деятельность трио, благодаривших за часы высоких переживаний. И речи, речи без конца. Нам артистам, избалованным овациями, аплодисментами и т. п., как ни лестно было все это торжество, оно не могло уже дать того удовлетворения, какое могли получить наши родители, дожившие до радости видеть общественную, публичную оценку деятельности их детей. Особенно это могло много дать моим родителям, жившим в Симферополе и не имевшим права жительства в Москве. И вот задолго до концерта я поднял на ноги всех, кто мог мне помочь в том, чтобы им разрешили на несколько дней пребывание в Москве. Светлейший князь Ливен, брат начальницы института, где я преподавал, одев все свои регалии, поехал в Нескучный дворец [275] на прием к великому князю Серг[ею] Александровичу]* просить разрешить моим родителям пробыть несколько дней в Москве в связи с концертом. Ответ был коварно лживый: “Да, конечно. Но это зависит от Власовского” (тогдашний обер — полицмейстер и главный гонитель евреев). Княгиня Трубецкая, жена предводителя дворянства, мать моей ученицы, написала гражданскому губернатору Булыгину, что стыдно, если родители Шора не получат разрешения быть на юбилейном торжестве сына. В конце концов разрешение на три дня от Власовского получилось тогда, когда уже неделю родители были в Москве. Старший дворник, получив соответственную мзду, терпеливо ждал разрешения Власовского, полученное после отъезда родителей. Мать и отеп сидели в ложе вместе с М. Горьким. И когда я с эстрады смотрел на их счастливые лица, то это было для меня высшим удовлетворением. Дни их пребывания в Москве долго служили темой рассказов, и весь Симферополь знал подробности нашего юбилейного концерта…

Мих[аил] Яковлевич] Герценштейн проявил и здесь максимум энергии и посвятил много времени и труда, чтобы осуществить свой намеченный план, т. е. собрать 5000 р. для фонда стипендии имени трио при Московской консерватории по случаю юбилея. И эту цель он осуществил. В первую голову стипендией этой пользовался Исай Добровейн. К участию в создании стипендии Мих[аил] Як[овлевич] привлек целый ряд лиц, близких и дорогих мне, как Анна Вас[ильевна] Бернштам, граф[иня] Софья Владим[ировна] Панина, Анна Серг[еевна] Петрункевич, Ник[олай] Карл[ович] Мекк, Дав[ид] Вас[ильевич] Высоцкий и мн[огие] др[угие]. О каждом из них мне придется говорить. К Герценштейну я еще вернусь. Как всегда в жизни, все переплетено, нелегко отделить одно явление от другого.

Как “реакция на реакцию” политическая жизнь оживилась по всей стране к концу 90‑х годов. Появились личности, вокруг которых образовались кружки. Имена: Муромцева, Милюкова Петрункевича, Родичева и др. привлекали общее внимание [276]. Ив[ан] Ил[ьич] Петрункевич. впоследствии патриарх кадетской партии, один из вдохновителей “адреса” тверского земства, на котором Николай II написал: “бессмысленные мечтания”, являлся своего рода центром, вокруг которого объединилось много политических деятелей. Среди них был и Мих[аил] Яковлевич] Герценштейн, которого Петрункевич сразу оценил.

С Петрункевичами я был давно знаком. Знакомство шло по музыкальной линии. Жена Ив[ана] Ил[ьича] Петрункевича принадлежала к тому типу “русских женщин”, которых когда — то воспел поэт Некрасов. Вдова графа Панина, она, выйдя замуж за Петрункевича, совершила с точки зрения придворных сфер непростительный “мезальянс”. И за это ее многого лишили, что принадлежало ей по праву. И главное — отняли единственную дочь, отдав ее на воспитание в Смольный институт, чтобы изолировать от материнского влияния. Но тут само провидение вмешалось, и дочь А. С. Петрункевич — графиня Софья Владимировна Панина — оказалась верной дочерью своей матери и все средства свои употребляла на просвещение народа. Знаменитый “Народный дворец” в Петербурге на Лиговке ею построен, и сама она принимала деятельное участие в просветительной работе. Во время Февральской революции 1917 г. гр[афиня] Панина занимала пост товарища министра во Временном правительстве.