Я молча сделала реверанс. Черная фигура тоже молча, не отнимая рук от клавишей, только мотнула головой и продолжала играть… Тогда только наш Иван, — спасибо ему, — вбежал с фитилем, начал зажигать кенкеты, зало осветилось, и я увидела перед собой худого, длинного, бледного молодого человека с большим носом и толстыми губами… И что же бы вы думали? Умное, доброе лицо Кукольника мне сразу понравилось… И хотя он далеко не любезно со мною обошелся, я не ушла от него, а оперлась рукой на фортепиано и стала его слушать… Как он прелестно играл! Он что-то фантазировал и переходил из мотива в мотив, точно ворковал что-то, и тихие звуки от игры его так и лились прямо в душу… Я, грешный человек, до сих пор шумной блестящей музыки не люблю; мне она мила только до тех пор, покуда говорит душа, а как только становится жонглерством, фокусом с проворством рук, так — Господь с ней, мне ее не надо! И я охотно сознаюсь, что я в музыке совершенный профан.
Кукольник продолжал играть и вдруг, не взглянув даже на меня, спросил:
— А вы играете на фортепианах?
— Нет, Нестор Васильевич, я самое бездарное создание: ни в дудочку, ни в сопелочку! — засмеявшись, отвечала я.
— Напрасно! У вас длинные музыкальные пальцы, вы бы могли играть хорошо, — сказал он, вставая из-за фортепиано, и прошел в кабинет отца.
Кажется, после такого первого знакомства нельзя ожидать завязки какого-нибудь романа между мною и Нестором Васильевичем Кукольником; однако ж роман не роман, а что-то вроде того завязалось; в будущем месяце я поговорю об этом в моих «Воспоминаниях».
XI
В предыдущей главе моих «Воспоминаний» я обещалась поговорить о чем-то вроде «романа» моего с Нестором Васильевичем Кукольником, который так нелюбезно обошелся со мною при первом нашем знакомстве. Несмотря на это, он мне очень понравился, и мне обидно было, что он ушел, даже не взглянув на меня… Когда он скрылся за дверями кабинета, я обиженно сказала папеньке:
— Что это какой он бука?
— Нет, Маша, он не бука, он просто не привык к дамскому обществу и конфузится… Да погоди, у нас в доме эта застенчивость скоро пройдет! Ведь он милейший человек, душа общества, его нельзя не любить, — ответил мне папенька, вероятно, желая загладить неприятное впечатление, какое произвел на меня новый его гость.