Воспоминания

После раута у графини Лаваль нам предстоял знаменитый бал у князя Бориса Юсупова, женатого на красавице Зинаиде Нарышкиной, той самой, что впоследствии, овдовев, вышла за графа Шево-де-ла-Серр. Об этом бале долго не могли забыть современники: до того он был великолепен[221]. Не моему перу описывать подробно всю роскошь, богатство и чудеса изящного искусства, которые заключал в себе тогда и заключает до сих пор всем известный дом Юсупова, стоящий на Мойке, рядом с Комиссариатом (родиной моего отца). В настоящее время этот дом, так как сын князя Бориса Юсупова, Николай, не оставил по себе мужеского потомства, принадлежит единственной дочери его, вышедшей замуж за молодого графа Сумарокова-Эльстона, которая и носит теперь двойную фамилию княгини Юсуповой, графини Сумароковой-Эльстон[222]. Таким образом, дом этот остался до сих пор домом Юсупова и при внуке полон тех же чудес, как был и при деде. Описывать их я не буду, потому что они уже много раз были описаны.

Считаю нужным упомянуть, что балы 1836 года отличались некоторою особенностью. Известно, что императрица Александра Феодоровна любила танцевать. Но в 1836 году доктора нашли (не могу сказать почему), что ее величеству вредно запаздывать на балах, и было предписано медиками, чтобы все балы, которые государыня осчастливит своим присутствием, начинались в шесть часов вечера[223] и кончались не позднее десяти часов. И это предписание врачей исполнялось с величайшей строгостью.

Княгиня Юсупова, большая поклонница таланта моего отца, прислала ему вместе со мною особое приглашение.

Приготовления к этому знаменитому балу у тетушки Аграфены Федоровны начались за год; она взяла своего родителя, а моего дедушку, за бока и вытребовала у него денег на блистательный туалет для меня. Потом начались совещания, как одеть меня, так, чтоб было не заурядно и не так, как у всех.

В этом трудном деле нам помог француз, m-r Lenormand, который разъезжал в те времена по Петербургу со своими товарами. За ним сейчас же послали, и у него тетушка выбрала для меня прелестную материю на бальное платье, и костюм мой вышел точно не заурядный и не такой, как у всех. Платье мне сделали из бледно-голубого серебристого газа, а чехол под него из голубого муаре, так что волны муаре, сквозя из-под газа, изобразили из себя речную воду. Прибавлю к этому, что газ на юбке в нескольких местах подобрали букетами водяных лилий (ненюфаров). Ну, и вышла из меня какая-то ундина. Отец мой как художник одобрил вкус своей кузины, и она от похвалы его пришла в неописанный восторг. Про меня и говорить нечего, я была на седьмом небе.

В назначенный для бала день m-r Heliot должен был, как говорили, начать причесывать дам с девяти часов утра, потому что до пяти часов, когда он должен был причесать государыню, у него не хватило бы времени причесать чуть не четверть Петербурга, которая собралась ехать на бал Юсупова. Графине Закревской и мне он сделал милость причесать нас, в 12 часов утра. На моей голове он по простоте прически показал весь свой талант. Громадную пепельную косу мою свернул как-то по античному узлом, запутав в него водяную лилию, передние волосы завил в легкие, как дым, локоны и спустил их мне на шею, что, говорили, очень шло ко мне.

Чтобы поспеть приехать на бал к началу, мы должны были тронуться с места очень рано, и хотя от дома Закревских, против Исаакиевского собора, до дома Юсуповых на Мойке было рукой подать, но мы тащились туда чуть не целую вечность, потому что парадные кареты гостей, запряженные все четверками на вынос, должны были подвигаться в линию шаг за шагом, не опережая друг друга, так что до иллюминованного дома мы доползли только к шести часам. Войдя в швейцарскую, которая была превращена в какой-то волшебный сад, мы поднялись по обитой красным сукном лестнице, по обеим сторонам которой, на каждой ступеньке, стояло по лакею в каких-то необыкновенно богатых ливреях. Бал уже начался. В бальной зале гремела музыка. Когда мы вошли, ее величество уже танцевала французскую кадриль. Недаром весь Петербург приходил в восторг от ее манеры танцевать и от ее грации.

Императрица Александра Феодоровна танцевала как-то совсем особенно:[224] ни одного pas[225], ни одного прыжка или неровного движения у нее нельзя было заметить. Все говорили, что она скользила по паркету, как плавает в небе облачко, гонимое легким ветерком.