Воспоминания

Эта установка вовлекла в 1815 году Толстого в масонское движение, где он вскоре достиг довольно высоких степеней, а в 1818 году сделала его членом Союза Благоденствия, в наибольшей степени из всех декабристских организаций носившего просветительский характер. Первоначальная цель Союза — не переворот, а формирование общественного мнения, благоприятного для введения конституции («мнения правят миром»). На членов общества, согласно его устава, возлагалась «обязанность распространения между соотечественниками основных правил нравственности и просвещения, споспешествовать правительству к возведению России на степень величия и благоденствия, к коей она самим творцом предназначена».

Цель великолепно соответствовала устремлениям Толстого. «Побудила… меня вступить в благотворительное Общество, — писал он в своих показаниях на следствии, — всегдашняя моя готовность быть полезным всем требующим помощи в нуждах. Не имея никакого понятия о совещаниях и о том, что происходило на оных, я действовал с начала до конца одинаковым образом: помогал, кому мог, давал искренние советы тем, кто от меня их требовал»[4]. Конечно, утверждая, что ничего не знал о политической стороне деятельности общества, Толстой покривил душой: на заседаниях он бывал и даже на одном из них, поддавшись настойчивости и железной логике Пестеля, подал голос за республиканское устройство для России, что совершенно не соответствовало его искренним убеждениям. Но в основном он был прав: главным для него были просветительство и благотворительность. Поэтому, когда политика в деятельности Союза Благоденствия возобладала, когда радикальные мнения стали брать верх и все настойчивее зазвучала мысль о необходимости переворота, Толстой, не колеблясь, отошел от организации.

Как писала Е. Ф. Юнге, «с декабристами отец разошелся в убеждениях и не хотел ничего знать об их новом обществе: он не верил в возможность осуществления их дел и никогда ни в чем не одобрял насилия, но знакомство с ними он не прерывал и многих из них очень любил. О четырнадцатом декабря он ничего не знал, хотя и виделся накануне с Рылеевым и еще с кем-то…». Пестель «всегда был ему несимпатичен, и влиянию его отец приписывает те крайности, в которые впали декабристы и которые были причиной их гибели»[5].

Даже отойдя от общества и не участвуя в восстании, Ф. П. Толстой всю свою жизнь сохранял черты, присущие именно людям декабристского типа: благородство, верность убеждениям, подлинную порядочность, высокое чувство чести, демократизм и внутреннюю свободу. Удивительно, но и по отношению к Николаю I он сумел себя поставить во вполне достойное положение. Как свидетельствовала его дочь, «сила его безыскусственной правдивости влияла даже на Николая Первого. Отец не боялся возражать грозному царю, когда дело касалось его мастерства. Мне известен случай, когда отец при всей свите и всей академии заявил, что «и не подумает» исполнить приказания государя, и, спокойно выдерживая сердитый взгляд Николая, убивавший, как тогда говорили, на месте людей, приступил к изъяснению своих мотивов. К чести императора, дело кончилось тем, что он сказал: «Ну, да тебя не переспоришь, делай как знаешь». Не скрывался Федор Петрович и в своем порицании действий царя и правительства. «Резкие речи иногда доходили до императора; один раз Адлерберг нарочно приехал к отцу и передал ему слова монарха: «Спроси ты, пожалуйста, у Толстого, за что он меня ругает? Скажи ему от меня, чтобы он, по крайней мере, не делал этого так публично»[6].

Конечно, наряду с несомненными и блестящими достоинствами Ф. П. Толстому были присущи и недостатки и главный из них — слабохарактерность в бытовых проявлениях — самым печальным образом повлиял в свое время на судьбу его старшей дочери.

В своих «Воспоминаниях» Марья Федоровна старательно избегала разговора о политических пристрастиях отца, а в чем-то заменила их собственными, уже старческими, воззрениями, и это нужно иметь в виду при чтении мемуаров, но самый облик Толстого нарисован с такой любовью и нежностью, «описан так художественно, что, — по свидетельству Е. Ф. Юнге, — читая, я… вижу его как живого перед собой[7].