У тетушки Марьи Алексеевны она прожила недолго. Начали ходить страшные слухи о том, что Наполеон собирается со своими полчищами нагрянуть на нас. Газетные известия сулили общий разгром и на всех наводили страх… И дед мой, как многие другие помещики, собрался в свою Владимирскую деревню, чтобы спасти и припрятать там от врага в какое-нибудь безопасное место свое серебро и кое-какие остававшиеся в барском доме ценные вещи. Тетка Надежда Петровна не захотела отпустить отца одного: собралась и уехала с ним вместе. Приехав в деревню, граф собрал все небольшое добро свое, приискал укромное местечко и ночью при себе приказал дворовым людям своим зарыть все в землю. Когда это дело было благополучно окончено, он, сделав распоряжение насчет людей своих, с успокоенным сердцем пустился с Надеждой Петровной в обратный путь в Петербург. Бедный старик понапрасну тогда совершил это путешествие: ничего он от врага не припрятал, ничего не сохранил своим детям… Когда нагрянули французы в имение деда, один из тех доверенных людей, который вместе с другими закапывал господское добро, желая подслужиться неприятелям, чая от них за это «великие и богатые милости», указал им место, где все было спрятано. Но этот человек сильно ошибся в расчете: вместо благодарности, французы избили предателя до полусмерти и, повытаскав из земли все дедушкино добро, отправились дальше. Когда враги ушли, то дедушкины мужички и сами принялись до полумертвого изменника: били, били его до того, что забили в лютую чахотку. А потом своим судом отняли у него и избенку, и землишку, и все, что у него было; короче сказать, сделали его «бобылем». Остальную жизнь свою он с женою своею питался мирским подаянием. О них я упомянула потому, что много лет спустя вдова его Прасковья с сыном Банькой и дочерью Пашкой из жалости были взяты к нам в дом, где Ванька, тогда уже большой Иван, доказал, что «яблочко не далеко падает от яблони». Но об этом скажу в свое время.
Возвращение деда с теткой в Петербург было гораздо затруднительнее, чем поездка в деревню. Они ехали с тремя крепостными людьми, то есть камердинером, горничной и кучером, в своем рыдване на долгих[46]
. Все местности, по которым лежал их путь, были взволнованы приближением врагов: дороги были запружены экипажами и пешеходами. Помещики уезжали из насиженных гнезд своих, разного сословия люди бежали сами не зная куда, только бы подальше от французов. Лошадей доставать было трудно; приходилось ждать по целым суткам и ждать, сидя голодом, потому что ничего из съестного невозможно было достать: все почти лавки по дороге были заперты. Наконец, изведав все эти мытарства и муки, дед с теткой дотащились до, Москвы, где еще было тихо, а оттуда совсем спокойно доехали до Петербурга. До окончания войны тетка Надежда Петровна жила при отце, до той поры, пока отец и мать моя пригласили ее жить с нами; это, кажется, было незадолго до моего рождения. Переехав в наш дом, она до глубокой старости не оставляла семьи нашей, а потому теперь особо говорить о ней больше не буду.