Воспоминания

В последних числах сентября 1824 года семью нашу опять посетило горе: любимая всеми папенькина сестра, наша дорогая тетка Надя, вдруг опасно заболела воспалением мозга. Наш очень хороший годовой доктор Андрей Егорович Шестаков лечил ее усердно, но болезнь лечению не уступала, и, наконец, он, не желая брать на себя одного такой ответственности, попросил консилиума. Папенька сейчас же пригласил двух тогдашних петербургских светил — докторов Арендта и Газинга[84]. Они приехали, осмотрели больную, потолковали с Шестаковым по-латыни и объявили, что все средства, употребленные их собратом доктором. Шестаковым для излечения графини Надежды Петровны, были совершенно правильны, но что, несмотря на это, больная по ее комплекции перенести такого сильного воспаления мозга не может и что продолжать ее еще лечить — значит брать деньги даром, а на это они не согласны. Взяли, должно быть, то, что в то время звездам первой величины за консилиумы полагалось, и уехали… Но зато были так внимательны, что, проходя по передней мимо нашего лакея Ивана, сказали ему:

— Смотри, любезный, скажи в кухне, чтобы грели воду. Больная графиня этой ночи не проживет, ее надо будет вымыть…

Но, слава Богу, тетку Надю ночью мыть не пришлось…

При ней остался наш добрейший Андрей Егорович. Отказ Арендта и Газинга точно ему развязал руки, и он энергично начал орудовать один. Делал больной какие-то особенные ванны, прописывал новые лекарства, должно быть, сильные, потому что когда его рецепты приносили в аптеку, то аптекарь спрашивал: «Неужели еще жива?» И не только осталась жива милая наша тетя Надя, но вышла из опасности и мало-помалу поправилась. Не успела эта беда свалиться с плеч, как нагрянула новая беда, но уже не на нас одних, а на целый Петербург. 6-го ноября со взморья подул неистовый ветер, Нева забурлила, забушевала и на другое утро выступила из берегов… Но я описывать наводнения 1824 года не могу, потому что видела только кусочек его из окон нашего мезонина[85]. А расскажу только то, что было в это время у нас в «розовом доме».

Во-первых, дяди мои, Константин Петрович и Алеша Дудин, задержанные накануне страшным ветром и бурей, на наше счастье, заночевали у нас и много помогли папеньке в страшный день 7-го ноября. Помню, как в этот день с раннего утра у нас в доме поднялись шум и беготня по всем комнатам… Маменька и наша няня Аксинья проворно одели Лизаньку и меня… Потом прибежал папенька, и нас увели наверх: Лизаньку, которая была не совсем здорова, к бабушке Марье Степановне, а меня — в комнату теток, где лежала больная тетя Надя. Там меня усадили на диван, приказали не болтать, не шуметь, чтобы не разбудить больной тети Нади. Я послушалась, присмирела, прикорнула в уголок и сама скоро заснула крепким сном.

Папенька, успокоившись насчет Лизаньки и меня, говорят, первым делом подумал о своей старой няне Матрене Ефремовне и хотел и ее тоже перевести в безопасное от воды место. Но это не так легко было сделать, как казалось папеньке. Старуха с первых слов его обозлилась и, не слезая со своих поднебесных перин, начала кричать на него, как на мальчишку…

— Нечего тебе делать, так ты людей будить!.. Вода, какая вода? Откуда вода? Почти 50 лет большой воды не было, а у тебя вода! Так я и поверила тебе, вот дуру нашел, озорник! Вон пошел от меня! Никуда я не пойду из моей комнаты, слышишь? Не пойду, и конец…

Нечего было делать, пришлось оставить до времени злую старуху в покое, и папенька пошел перетаскивать, наверх свои работы, книги и вещи, которые поценнее.

Дяди мои в это время помогали людям таскать на чердак зеркала, бюсты и мебель из гостиной. Маменька тоже приходила к Матрене Ефремовне просить у нее ключей от шкафов, чтобы приказать людям перенести к теткам в мезонин годовую провизию сахара и другие вещи, которые скупая няня от них прятала. Но и на эту просьбу от злой старухи милостивой резолюции не последовало.

— На что тебе ключи? — крикнула она с своей кровати на маменьку. — Растащить все хочется? Вишь, новая хозяйка нашлась!.. Не дам я тебе ключей! Убирайся, не дам…

И бедная маменька тоже ушла от нее ни с чем. Короче сказать, старуха в это утро была просто невозможна, но ее упрямству пришел конец. Часа через три и ей, «Фоме неверному», пришлось поверить, что господа ее не обманывали. Вода уже с ревом бежала по всей 3-й линии, двор Варнека и наш были залиты; из подвала сквозь пол вода прорывалась в ее комнату… Уже по щиколотку в воде вбежали к ней дяди мои и папенька и на этот раз без церемонии потащили ее с кровати… Но она и тут еще боролась и кричала:

— А мой сундук? Я без сундука не позволю себя тащить наверх!.. Несите вперед сундук, а потом меня… Я без сундука не дамся вам в руки!..