Воспоминания

Не ответив ни слова, маска в сером кафтане сейчас же исчезла из залы. После узнали, что Элькан, выбежав в нашу переднюю, не нашел там ни лакея своего, ни шубы и галош… Вероятно, человек его, думая, что барин пробудет весь вечер в маскараде, забрал все его вещи, сел в их наемную карету и уехал покуда домой. Взбешенный этим обстоятельством, Элькан выскочил на улицу без шубы… Погода в этот вечер была ужасная, и ему долго еще пришлось в одном кафтане, в шелковых чулках и башмаках, месить глубокий снег, отыскивая себе извозчика. После этого путешествия налегке, в страшный мороз, говорят, Элькан сильно захворал и проводов с маскарада графа Федора Петровича Толстого забыть никогда не мог. Отец мой, напротив того, спровадив из своего дома нежелательного гостя, сейчас же повеселел и забыл о нем… Опять начались танцы.

В это время я, привыкшая укладываться спать с курами, под шумок забралась на греческое ложе моих родителей и под пологом, перекинутым через плечо бога Морфея, заснула сном праведницы.

Тетки потом рассказывали, что папенька попросил гостей в свой кабинет и начал показывать им фокусы… Чего, чего там, говорят, не было! Стеклянный шар с трубою, который папенька называл «la femme invisible»[96], повешенный на тонком шнурке от самого стеклянного над кабинетом купола, отвечал на все вопросы гостей верно и умно… Маленький маг ездил в золотой колеснице по столику с циферблатом и тоже отвечал на вопросы: в каком году случилось такое-то или другое событие, указывая магическим жезлом своим на вырезанные по циферблату года. Араб, стоя на кронштейне[97], выбивал молоточком на тимпане[98] кому который год. И все это маг и араб делали сами: папенька до них даже не дотрагивался! Правда, что в большой голове Юпитера, которая стояла тоже на кронштейне около стены, выходящей другою стороною в нашу кладовую, сидел дядя Александр Дудин и, глядя в незаметную дырку, проделанную в бороде Юпитера, говорил за «femme invisible» и направлял веревочками в столике с циферблатом магнит, который двигал колесницу мага… Но ведь зрители этого и не подозревали, а только ахали и дивились на папенькины чудеса…

После удачных фокусов занялись музыкой. Известная в то время пианистка Филипова играла на фортепиано, какие-то певцы пели… и наконец в середину залы вышли три аркадских пастушка и прекрасно сыграли трио на кларнетах. Эти три виртуоза были: Бестужев, Рылеев и Верстовский. Бедный папенька тогда и не подозревал, чем эти пастушки окажутся впоследствии… А между тем одно уже то, что Бестужев и Рылеев были у нас на маскараде, чуть не обошлось слишком дорого моему отцу…

После этого трио случился неожиданный казус, который страшно перепугал всех дам: в залу вдруг влетела, неизвестно откуда, огромная крыса, остановилась посредине и начала ломаться и коверкаться в страшных конвульсиях. Напрасно кавалеры ее гнали, топали ногами, подбрасывали даже шпагами кверху, она все не уходила до тех пор, пока не околела. Тогда один суеверный старичок сказал, что эта крыса явилась недаром, что она предвещает дому нашему большие неприятности. Хотя впоследствии это предсказание точно сбылось, но в тот вечер весело настроенные хозяева и гости скоро забыли про крысу и зловещие слова старичка… Опять принялись за танцы, проплясали до ужина, выпили традиционный папенькиной «водяночки», поужинали и далеко за полночь гости разъехались по своим домам, довольные-предовольные нашим маскарадом… Один только серый французский кафтан выбежал из дома моего отца врагом.

Около этого времени папенька с маменькой встревожились вестями о болезни императора Александра Павловича и изнывали душой за благодетельницу свою государыню Елисавету Алексеевну, которая тогда проводила в Таганроге скорбные дни около обожаемого мужа… Об этих днях могу рассказать со слов любимой камер-медхен[99] императрицы Елисаветы Алексеевны, Юлии Даниловны Тисен, которую, будучи уже замужней женщиной, я часто видала в доме друга ее, госпожи Перкин, бывшей начальницы лазаретов Воспитательного дома.

Юлия Даниловна не раз рассказывала при мне, что Александр Павлович, в последние дни свои, опять сильно привязался к жене и думал только о том, как доказать ей свою любовь и доставить государыне удовольствие. Когда доктора приказывали ему еще гулять пешком, государь ни разу не возвращался домой, чтобы не принести Елисавете Алексеевне интересного подарочка в ее вкусе… М-me Тисен говорила, что раз император растрогал жену до слез тем, что сам притащил ей античный столик черного дерева с бронзовыми цепями. Елисавета Алексеевна от этого подарка была в восторге, тотчас позвала к себе m-me Тисен и, обливаясь слезами, сказала ей:

— Посмотри, Юльхен, какая прелесть!.. Какой государь ангел… он только думает обо мне! Этот столик до моей смерти всегда будет со мною; а когда я умру, я завещаю его тебе, и ты тогда береги его в нашу общую с ангелом моим память!

И точно, m-me Тисен до конца своей жизни берегла его как святыню…