О кончине императора Александра I я подробностей никаких не знаю. Знаю только то, что и все, что он скончался в Таганроге в 1825 году 19-го ноября в 9 часов утра. А вот о последствиях этой кончины, как очевидица многого, расскажу все, что знаю.
Помню, что 14-го декабря у Василия Ивановича Григоровича было чье-то рождение. Папенька рано утром пошел поздравлять и меня взял с собою. Не успели мы туда прийти, как кто-то прибежал сказать Василию Ивановичу, что на Исаакиевской площади что-то неладно… что там собрались войска, что-то кричат, и сообщение с площадью прервано…
Василий Иванович с папенькой сейчас же собрались пойти посмотреть что там делается. Только, проходя мимо наших ворот, забросили меня домой, приказали людям сейчас же запереть ворота и ставни, а сами пошли дальше чрез Неву, потому что на мост никого не пускали.
Не могу теперь сказать, сколько времени папенька с Григоровичем пробыли за Невой, Люди наши не заперли ни ставней, ни ворот и все куда-то попрятались, бросив бедных женщин на произвол судьбы… Помню только, что скоро с площади на Академию и вдоль нашей 3-ей линии полетели ядра и пули и даже пролетали над стеклянным куполом папенькиного кабинета.
Помню, как несметная толпа солдат и народа, перепуганная выстрелами, вперемежку с извозчиками, поездами покойников, задержанных с утра на площади, неслась марш-марш мимо наших окон; на гробах сидели верхом солдаты и бабы с ребятишками в руках… Шум, давка, крики толпы… Это было что-то ужасное!.. У нас в доме все женщины были тоже страшно перепуганы. Видно, та же теснота и давка помешали отцу моему добраться до нас скорее. Когда он вбежал в наши ворота, весь наш двор был уже битком набит солдатами Финляндского полка. И мало того что двор, бедные солдатики уже успели перетащить в нашу кухню раненного в грудь заслуженного унтер-офицера.
Не знаю уже, как во время этой общей суматохи я успела ускользнуть с глаз больших из комнаты в кухню, прижалась в уголок и была свидетельницей всего, что там делалось. Помню, что на столе в кухне пылала оплывшая сальная свеча около плиты, которая ярко топилась; солдатики снимали мундир с высокого, бледного как смерть пожилого солдата, который, опираясь на ружье, страшно стонал… Ворот его рубашки был разорван, и по груди текла густая струя крови. Помню, что я от страха и жалости замерла и не подавала голоса. Скоро мимо меня прошел на кухню папенька с дядей Лешей, который, на счастье, успел добежать до нас с Петербургской стороны из своего Дворянского полка. Они первым делом принялись за раненого. Дядя Леша насилу мог оттащить от несчастного страдальца мертвопьяного фельдшера, который хотел непременно примочить рану водкой из своей манерки.
— Нет, брат, водку ты лучше выпей, а больного оставь в покое, покуда я сбегаю за доктором.
И точно, дядя куда-то убежал и скоро привел с собой старичка-доктора, который хоть и неважно, но все-таки сделал первую перевязку.
Пока старичок возился около тяжело раненного солдата, папенька пошел на двор к бунтовщикам и долго говорил с ними. После уж я узнала, что все они до одного сказали папеньке, что они не бунтовать пошли на площадь, а только заступиться за законного наследника престола великого князя Константина Павловича, которому вся Россия уже присягнула, а теперь, по словам господ офицеров, у него хотят отнять престол после старшего брата… повели их, солдат, на защиту законного царя, они и пошли…
Папенька после рассказывал, что он долго старался объяснить им, что никто и не хотел лишать Константина Павловича права на престол, что он сам еще при жизни императора Александра, задумав жениться на польской графине Лович[100]
, навсегда отказался от российского престола.Выслушав папеньку, солдатики сильно опечалились, опустили головы и сказали:
— Значит, господа офицеры нас обманули… Это им грех великий! За что же они за верность нашу царю и отечеству нас загубили навеки!..
Тут папенька начал им советовать, чтобы они шли опять ко дворцу, стали бы там на колени и молили бы о помиловании.
— Ступайте покайтесь во всем откровенно, скажите, что вы были обмануты офицерами… Я убежден, что вас простят…
Солдаты, не трогаясь с места, начали советоваться между собою. Тогда папенька с дядей Лешей начали отбирать у них ружья, таскали к нам в залу, там проворно отвинчивали с них кремни и штыки, вынимали патроны и оставляли у нас, а пустые ружья опять выносили на двор и раздавали солдатикам по рукам. Неохотно вышли виновные из наших ворот, постояли, постояли и вдруг, вместо того, чтобы отправиться ко дворцу, круто повернули и побежали к Большому проспекту… После был слух, что финляндцы очутились на Голодае и что их там забрали, как кур…
Управившись с этим важным делом, папенька с дядей Лешей опять пришли в кухню к раненому. Он был очень плох, и отец мой начал хлопотать о том, чтобы поскорее нанять подводу и отвезти умирающего в больницу. Раненому очень не хотелось, чтобы его увозили от нас, и он со слезами просил папеньку: