Воспоминания

Лена, жена Джемаля, относилась к нашим встречам с восторгом и говорила, что мечтает работать в морге. Вообще, дом Дарика был открыт не только для меня. Как-то Владимир Буковский забрёл случайно к Джемалю и был настолько поражён его философией, что заявил:

– Если мы придём к власти, мы вас первого расстреляем.

Хоть это и было сказано полушутя, тем не менее это высказывание показательно.

Посещала этот дом, конечно, и Лариса Пятницкая, и забредал пару раз вышедший из лагеря Илья Бокштейн, безумный поэт, впоследствии эмигрировавший в Израиль. Он очень ценил духовный мир России, но, конечно, здесь ему с его темпераментом оставаться было нельзя. С Джемалем общий язык они нашли.

Общение с Дариком было очень типичным для нашего эзотерического кружка на Южинском. Надо сказать, что оно сопровождалось не просто интеллектуальным, интуитивным познанием, но сам образ жизни был неким подтекстом того, что творилось на уровне интеллектуальной интуиции. Иными словами, мы не просто отвлечённо философствовали – наша философия исходила из самых тёмных глубин нашего существа, она превращалась в творчество. Это легче всего выразить в художественной форме, потому что жизнь была для нас тогда художественным произведением, не поэмой, конечно (потому что поэмой был XIX век), а каким-то проникнутым уже даже не Достоевским, а чем-то иным, суровым романом.

Удивительная вещь произошла, когда я, наконец, познакомил Дарика с Головиным. Джемаль с лёгкостью вошёл в наш круг. И Евгению была очень интересна их встреча, потому что он как раз занимал особое место – он был мощным поэтом метафизического уровня и столь же мощной того же уровня личностью. Его образ жизни был совершенно потрясающим. И ещё, глядя на него, складывалось впечатление, будто он достиг какой-то совершенно особой реализации. Джемаль был просто восхищён им, и у них началось продуктивное общение, как и у меня с Провоторовым, как и у меня с Джемалем… В общем, южинский круг замкнулся.

Чтобы понять, почему Женя производил такое впечатление (не только на Джемаля, но вообще на своё окружение), придётся сделать прыжок в будущее, в 70-е годы, когда меня и Маши уже не было в СССР. В то время произошла история, которую мне потом рассказал Дудинский. Дело было под Москвой. Головин, Дудинский и кто-то ещё поздно вечером возвращались с пьянки. Женя был немножко пьян; он никогда не был пьян в обычном смысле этого слова; он просто пил. Когда компания проходила мимо железной дороги, Женя вдруг заявил:

– Я устал.

И лёг на железнодорожное полотно, положив голову на рельсы. Он поднял глаза в бездонное русское небо и начал читать стихи по-французски. Это были стихи его любимого Рембо, Малларме и других изысканных французских поэтов. А в это время стал приближаться поезд; рельсы уже немного подрагивали. Головин видел это, но абсолютно не реагировал и спокойно, погрузившись в мистическую поэзию, читал стихи на французском языке. Его окружение, конечно, тоже было в какой-то мере отключено, но не настолько, чтобы погрузиться в мистическую поэзию перед приближающимся железным чудовищем. Короче говоря, Женя не изъявлял ни малейшего желания подняться; его пришлось оттащить. И вполне понятно, что такой Головин был с восторгом воспринят Джемалем, потому что и в его поэзии, и в его поведении, выражавшемся в абсолютном презрении к социальной жизни, и в его знании алхимии и некоторых тайных наук, которые он рассматривал поэтически, потому что алхимия – закрытая сейчас наука, – во всём этом было столько очарования, что Джемаль был просто покорён, и именно поэтому окончательно создался тот метафизический круг, который существовал всё время, с определёнными вкраплениями восьмидесятых годов. Выглядел этот круг так: от нас ушёл Смирнов, но остались Степанов, Провоторов, Головин, Джемаль и я. Позднее, в 80-е, к южинскому кругу присоединился Александр Дугин и ещё один, менее известный, но от этого не менее интересный и уже ушедший от нас Сергей Рябов.

1. Владимир Степанов, Игорь Дудинский, Евгений Головин, Гейдар Джемаль (слева направо) Москва, конец 1970-х

2. Сергей Жигалкин (слева) и Александр Дугин (справа) на даче в Клязьме

3. Сергей Рябов

4. День первой, официально разрешенной на открытом воздухе, выставки художников-нонконформистов – Кира Сапгир, Генрих Сапгир, Евгений Кропивницкий, Аркадий Штейнберг, Эдуард Лимонов, Елена Щапова (слева направо). 28. 09. 1974 г. Измайлово

5. Художник Олег Целков

6. Поэт Илья Бокштейн

7. Художник Михаил Шемякин и писатель Эдуард Лимонов

8. Перед отъездом в эмиграцию (слева направо): художник Борис Козлов, Юрий Мамлеев и пианист Михаил Деревянко

Перед отъездом