Воспоминания

Это был совсем другой подход. В то же время полёт Хвостенко был уникален – только он обладал этим полётом, только он обладал способностью не видеть мрака этого столетия, и это было похоже на чудо. Но на самом деле это было не чудо, а свойство его души. Мы же с ним встречались ещё в Москве, когда он только приехал из Петербурга, и тогда он был, конечно, таким же, как и всегда. Но при всей «тяжести» и «угрюмости» нашего полёта, дух неконформистской Москвы и в том числе дух Южинского круга никогда не был заражён депрессией, безысходностью, кафкианством. Кафку мы, конечно, более или менее чтили, но кафкианство не было нашим свойством, безысходность никогда не была нашим знаменем, даже при такой фантастически-отчаянной ситуации XX века, когда люди отошли и от веры и вступили в эру существ, брошенных в бездну, лишённых всякой почвы под ногами и неба над головой. Они могли не замечать этой бездны, но она была, и она имела возможность поглотить их после их жизни. Я уже не говорю о том, что творилось на поверхности – об этих бесконечных войнах, убийствах, чудовищных изобретениях типа атомной бомбы и прочее, и прочее. Для XX века смесь кровожадности с идиотизмом в духовной сфере была нормой жизни. И вместе с тем в этом, казалось бы, аду жили люди, как бы потерявшие веру в Бога. Однако внутри они оставались такими же христианами, как их отцы и деды, жившие в великой имперской России. Ощущение чего-то прекрасного, таинственно-родного никогда не умирало в народе. Поэтому я любил пивные – там открывалась душа. И всегда было ощущение величия России, одновременно принесённой в жертву, потому что Россия стала жертвой восстания низов, красного восстания против богатых. Это знамя, которое пронеслось по всему миру, принесло пользу многим народам, освободив их от страшного гнёта, но для России это была жертва – мы жертвовали собой ради других – просто так получалось. Но не так важны причины, не так важно, то, что случилось, потому что, если это случилось, значит, это было предопределено. Россия должна была пройти это испытание. Для России испытанием стал весь XX век, и я надеюсь и верю, что она это испытание выдержала, потому что это была подготовка для создания совершенно новой, уникальной цивилизации.

Стремление в запредельность, описанное, в частности, в «Шатунах», стремление дойти до конца в мироощущении, в мировоззрении, характерное для Южинского, было вызвано описанной ситуацией. Наиболее мрачное впечатление, конечно, производил насильственный атеизм. Это, пожалуй, было худшее из всего, что только можно придумать, потому что можно расстрелять человека, но самое страшное – это убить его душу. К счастью, для очень многих это было лишь псевдоубийством, потому что душа всё-таки оставалась живой. Я надеюсь, во всяком случае, что большинству людей удалось пройти это страшное испытание мраком небытия, поскольку атеизм не представляет собой ничего, кроме мрака небытия; он есть полное торжество смерти, по сравнению с которым сам Дьявол кажется эдаким оптимистом и глашатаем жизни – пусть, так сказать, «нехорошей», но всё-таки жизни. А атеизм-материализм, который родился на Западе в начале XIX века и пришёл к нам в облике марксистской революции, был самым безысходным тупиком, в который только мог зайти род человеческий. Конечно, это всё рассеется под влиянием будущих явлений, благодаря которым станет очевидным этот тупик и его фальшь, потому что это всё-таки мнимый тупик – атеизм не отражает реальности, это просто выдумка людей. Но выдумка это страшная, и она является яркой иллюстрацией того, насколько глубоко может пасть человек.

И в такой вот обстановке мы на Южинском творили, пили пиво, вино, водку и влюблялись бесконечно, потому что женщины, окружающие нас, были очень интересными и загадочными. Какое уж тут кафкианство… Это была полнота жизни. Но это была полнота крови на обнажённом лезвии.