Вторая производственная практика проходила уже по специальности после выбора темы диплома. Я остановился на оформлении журнала «Цветоводство». Практика проходила в помещении, где он издавался, в «Сельхозгизе», находившемся в здании Министерства сельского хозяйства на Садовой, бывшего Наркомзема, построенного в стиле конструктивизма по проекту А. Щусева. Не «мельниковский» шедевр, но пропорциональное, с динамичным ритмом архитектурных объемов и удобной простотой функциональности, оно еще и удивляло лифтом, ходившим без остановки с этажа на этаж. На него надо было впрыгивать, но и не особенно торопясь.
В здании была своя пекарня с чудесными булочками в пудре за десять копеек и бесплатной газировкой. Ко мне приставили опытного наставника – техреда, она обучала тонкостям ремесла «без фанатизма». Мое «цветоводство» резко отличалось от прообраза, издаваемого тиражно, и даже название – а нам позволялось выклеивать его из любой понравившейся гарнитуры, а не писать вручную – звучало как «Кородоасмого» – по числу букв в надписи журнала.
Перед защитами дипломов мы собирались у Татьяны Валериановны, бывали ежевечерне, засиживались за полночь, она никому в помощи не отказывала, хотя у многих консультанты были свои, за что и получали соответствующее вознаграждение за каждого дипломника. Со мной моя «подлинная учительница» делилась личными тайнами, не обращая внимания на разницу возраста и пола, это всегда было тактично, доверительно, без малейшей скабрезности, которую любят обыгрывать в фильмах об отношениях учителя – ученика. Я постепенно стал понимать психологию старших, их тревоги, слышать их ушами и видеть их глазами. Позже это мне очень пригодилось в общении со старшими коллегами-коллекционерами, наследниками художников, учителями-искусствоведами. Диплом я защитил блестяще. Праздновали у Татьяны Валериановны.
«В борьбе обретешь ты право свое»
Этот лозунг эсеров я узнал из брошюры «Памяти Каляева», который взорвал московского градоначальника великого князя Сергея Александровича, чья жена Елизавета Федоровна погибла смертью мученицы от рук большевиков. Каляева она простила. Собственно, интерес к русской истории у меня был с детства, и одной из любимых книг, после того как научился читать (мама говорила, с четырех лет), – наряду со сказками Андерсена и стихами Маршака с иллюстрациями Владимира Лебедева – была книга Натальи Кончаловской «Наша древняя столица» в оформлении Фаворского.
Но кроме дальнейшей учебы (с ней было все ясно – исторический факультет МГУ, искусствоведческое отделение) надо было думать о работе, тем более что в эти годы окончивших наш техникум распределяли по всей стране – от Таллина до Чукотки. Грозило это и мне. И опять отец проявил тут настойчивость и помог избежать «высылки». Он уже занимал солидный пост в Минфине, был автором многих статей о системе обучения и воспитания кадров финансистов. Пристроил он меня именно в «Сельхозгиз», переименованный при мне в издательство «Колос». Там я и начал трудовую деятельность в должности технического редактора.
Подавляющее большинство в огромной редакции издательства – а это был один из издательских «монстров» в стране, усиленно поднимавшей после полуголодного времени сельское хозяйство, – были не техреды, а «тех-редьки», женский состав. Зарплата обычная, сносная, 100120 рублей, можно было и подрабатывать на дому разметкой рукописей для набора, обработкой гранок, версткой, сверкой, подписанием в печать, работой со шрифтами титулов и заголовков, размещением иллюстраций – все это было делом кропотливым, требующим женской усидчивости и терпения.
Меня определили к «наставнице» – пожилой сухопарой, въедливой, но доброй даме немолодого возраста. Я ее сначала побаивался, а зря. Оказалась она не только опытнейшим техредом, но и добрым человеком, ни разу не подставившим меня под удар начальства, хотя поначалу я совершал ошибки во множестве. Некоторые из них были пустяковые – но и за это на тогдашней службе в издательстве «продирали», ведь только миновала пора, когда из-за опечаток, ошибок в корректуре или, не дай бог, перевернутой в гранке иллюстрации с членом Политбюро ЦК можно было не только вылететь с работы или из партии, но и получить срок.
Однажды я, еще не зная тонкостей различий между ориентировочным и окончательным тиражом, подписал в печать брошюру, крайне актуальную для сельскохозяйственной политики нашего руководства, под названием «Одна свинья на каждый гектар пашни», но поставил вместо окончательного тиража в 5 тысяч экземпляров – предварительный, 50 тысяч. То-то было шуму, но все это взяла на себя моя наставница, мол, недоглядела, не проверила. За выслугу лет ей это простили, но лишили квартальной премии. На мои извинения она отреагировала просто: «Когда подписываешь в печать, разуй глаза» – и все, никаких упреков.