Воспоминания

Расценивали мы работы, в том числе и свои, коллегиально, но щедро, иногда в немалые суммы, которые от греха подальше оформляли на внештатников. За это они получали более выгодные заказы. Месячные заработки составляли пятьсот-шестьсот рублей. Обедали в «Славянском базаре», часто с коньяком. Без спиртного не обходились и вечерние посиделки на работе.

В этом же году я стал членом Горкома графиков – профсоюзной организации, аналогичной МОСХу, позднее познакомился с председателем Горкома Курочкиным, ветераном войны, но подстроившимся под новые брежневские веяния и умеющим эксплуатировать свою должность. Так началось и постоянное почти двадцатилетнее участие в выставках Горкома в ЦДРИ, на Кузнецком, в других выставочных залах. Денег был избыток, выпивки учащались, пополнялась домашняя библиотека редкими изданиями. Я и не мог предположить, что скоро они возвратятся в букинистические магазины.

Учеба тем не менее продолжалась. Ребят на вечернем курсе было немного, почти все старше меня, девчонки работали кто в МОСХе, кто в Академии художеств, музеях, выставочных залах, редакциях. Все друг о друге многое знали, подтрунивали, поддерживали, бывали вместе на вылазках к памятникам Подмосковья, разделяли или нет привязанности к тому или иному педагогу. Любимцами нашими были Яблонская, Сарабьянов (старший), чуть позднее Василенко, «лагерник», поэт, мечтатель, Голомшток – друг Синявского и Даниэля, Прокофьев – блестящий знаток искусства XIX века.

Новый 1967 год мы справляли в дружной компании, где заводилой был мой старый знакомый Андрей Калошин. Его отец, известный оператор, объездил полмира, Андрей впоследствии долго работал в Японии. Звучали три первых диска «Битлз», еще «досержент-пепперские», веселились до упаду. Никогда до того я не испытывал этой жгучей радости от небольших, но постоянных побед, скорее везений, когда несет тебя по желобу жизни с неведомой скоростью, того и гляди выбросит, а ты держишься изо всех сил, бормоча про себя «только пронеси, пусть пронесет», а в душе знаешь: точно пронесет, и финиш твой, а он и не финиш, а очередная маленькая победа.

Далее ждали другие приключения, не менее захватывающие, но уже без этой бесшабашности, азарта, а с напряженным умением и желанием выиграть. Не слалом, не лото, как в детстве, а командная игра, где ты должен был стать лидером. Что-то, как говорят, сосало под ложечкой, что-то кончалось независимо от меня. Видимо, благая юность. Начиналась молодость, борьба за свое место под солнцем. Как ни странно, это почувствовала находившаяся рядом со мной девушка, актриса Детского театра Тамара Мурина, спутница этой безумно веселой ночи. Она ко мне не приставала, понимая, что больше не нужна. Мы разошлись без слов. На Большой Коммунистической в мастерской Галкина я встретил и свою сокурсницу, которую как-то не замечал в МГУ. Она и была той девушкой, что ждала украденные с Кузнецкого Моста статуэтки. Вероятно, это не было чудом, а просто насущной необходимостью быть вместе. И это была не влюбленность, не общность интересов, не одинаковость профессий и возрастная близость – это было принятое за нас где-то «наверху» решение. Через неделю, без особых объяснений, мы подали заявление в ЗАГС и, прождав положенный месяц, в начале апреля отпраздновали свадьбу на проспекте Мира. Вместе, рядом, на отдалении, снова рядом, преодолевая все мои «биполярности» и заскоки, отчаянную неразумность, порой, чего греха таить, и подлость, Марина вот уже более полувека терпит меня. «Браки совершаются на небесах, но заканчиваются на земле». При всех расхождениях интересов, жизненных целей, разностях характеров, что постепенно и обнаружилось, я никогда не думал о расставании. Для меня она стала самым главным человеком в жизни. В очередной раз насвинячив, я просил о снисхождении, прощении. Счастье, что иногда его получал, хотя счастливой нашу жизнь назвать было бы трудно.

Сразу после свадьбы, прошедшей весьма бурно, с «чудачествами» жениха, мы на следующий день уехали в Абхазию. В гостинице «Гагрипш» – помните: «о море в Гаграх, о пальмы в Гаграх…» – нас не поселили, мол, брата с сестрой не положено, несмотря на штамп в паспорте. Пришлось поселиться в «частном секторе», но мне это уже было по карману. Апрельское солнце грело, но вода в море была четырнадцать градусов. Помню, что, бросившись в нее от перехлестывавших меня чувств, я заплыл «самопальным» баттерфляем довольно далеко от берега и стоящие на нем изумленные немцы кричали: «дельфин, дельфин», глядя на меня. В целом жизнь там была сонная, сытая: бутылка молодого вина «рупь», зелень «рупь», хинкали «рупь». Видимо, другой денежной единицы абхазы не знали. Русских они привечали, грузин терпели с трудом. Кроме одного случая, омрачившего вечер, – Марину хотели украсть, напоив меня каким-то болезненным зельем, но все обошлось, неожиданно «без потерь» – все было радостно и гармонично.