Воспоминания

Упомяну еще о г-же М.А.Боковой, с которой я познакомилась, когда она была еще молоденькой женщиной, также слушала лекции в медицинской академии и также должна была уехать за границу, чтобы учиться медицине, получила в Гейдельберге диплом на доктора-окулиста и сделалась известной в Лондоне как искусный глазной оператор. Г-жа Бокова также занималась литературой: она перевела почти всего Брэма, которого издавал выпусками молодой естественник В.О. Ковалевский.[219]

В.О. Ковалевский часто бывал у нас, он и познакомил меня со своей невестой, которой тогда было всего лет семнадцать. Это была очень хорошенькая барышня, живая, веселая, но уже тогда избравшая себе целью изучить высшую математику. Теперь Софья Васильевна Ковалевская сделалась профессором в Стокгольмском университете.

Я уклонилась от коммуны, но мне хотелось показать— какие результаты получались из тогдашнего женского вопроса.

Я была в коммуне не более двух раз, но знала от Слепцова, как идет хозяйство в ней: по всему было видно, что оно ведется не в порядке, потому что надо было соблюдать большую экономию во всем, а какая может быть экономия, когда гости собирались не только раз в неделю, но стали бывать в коммуне каждый день и утром и вечером, обедали, пили чай. Благодаря разным личностям, бывавшим в коммуне, распространились всякие сплетни о живущих в ней. Когда я стала говорить Слепцову об этих слухах, он отвечал:

— Не стоит обращать на это внимания, пусть себе болтают всякий вздор, избежать этого трудно. Все отлично знают, что женщины жили прежде в меблированной квартире точно так же вместе с мужчинами, да еще бог знает с какими. Рутина в общественной жизни так сильна, что, какое бы ни явилось в ней полезное исключение, оно производит гвалт; покричат, поболтают и перестанут.

Но невыгодные слухи о коммуне принимали все большие и большие размеры. Уверяли, будто бы в коммуне каждый день бывает большое сборище мужчин и женщин, которые пируют всю ночь, что за ужином разливное море вина, посетители и хозяева напиваются до безобразия, и гости только на другой день расходятся по домам.

А между тем в коммуне, кроме чаю, никаких других угощений не подавалось гостям. Если впоследствии появилось в печати неверное описание жизни членов в коммуне, то это можно приписать лишь галлюцинации автора, видевшего описанное им во сне.[220]

В городе распространились слухи, будто образовалась новая секта, под названием «коммуна», и что культ этой секты — самая безнравственная разнузданность.

Городовые бессменно торчали у подъезда квартиры коммуны. Прислуга, которой отказывали в коммуне или за бесцеремонное воровство при покупке провизии, или за большое количество кумовьев, торчащих постоянно в кухне, вымещала свою злобу, рассказывая небывальщину о своих бывших хозяевах.

Некоторые дамы, опасаясь компрометировать себя, выехали из коммуны, а остальным слишком дорого обходилась жизнь на общей квартире, и коммуна распалась.

Мне жаль было Слепцова, потому что все подсмеивались над ним и его неудавшейся коммуной, но он хладнокровно относился к этим насмешкам и говорил мне по этому поводу:

— Не стоит смущаться неудачей в полезных общественных делах, потому что большинство общества податливо на усвоение пустых рутинных обычаев в общественной жизни, и чуть возникает новизна, хоть и полезная, она вызывает рутинеров на глумление. Не следует робеть перед этим, иначе в общественной жизни не было бы никакого прогресса. Прогресс только и может быть тогда, когда люди действуют наперекор рутине. Посмотрите, как большинство восстает теперь против высшего образования женщин, а через несколько лет это же большинство будет пользоваться плодами высшего образования женщин.

Я не встречала другого человека, который, подобно Слепцову, мог бы относиться так спокойно, когда сидел без гроша денег. А надо заметить, что Слепцов очень любил комфорт, но никогда не раздражался от затруднительного своего финансового положения; напротив, бывало, смешит до упаду, рассказывая свои объяснения с квартирной хозяйкой, требующей у него денег за комнату, или с своим дешевым портным, являвшимся к нему со счетом. Слепцов имел дар с ними разговаривать так, что кредиторы расставались с своим должником самым миролюбивым образом. Где бы Слепцов ни поселялся в меблированной квартире, прислуга чувствовала к нему особенное расположение и всеми силами старалась угодить ему. Вообще, у Слепцова в голосе было что-то ласкающее, так что люди из простого класса, из самых мрачных и молчаливых, делались с ним разговорчивыми до откровенности. Я очень любила слушать, когда Слепцов беседовал с кем-нибудь из этого класса людей; с каждым из них у него был особенный слог, который совпадал с языком какого-нибудь мастерового, мужика-рабочего или торговки-бабы. Он так умел шутить с ними, что они от души смеялись.