Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. Часть 1

За строгость своих правил в исполнении его духовных обязанностей отец Петр некоторыми был не любим. Так, однажды, во время говения, в день причастия он не хотел причастить Святых Таин командовавшего в заводе гарнизонною ротою офицера за то, что он приехал уже после заутрени. Когда тот стал ему возражать с неудовольствием за эту строгость, приводя какие-то причины, то он сказал: "В таком случае, послушайте чтение заутрени", — и приказал клирику тотчас же начать чтение. Словом, это был истинный и добрый пастырь своих овец и вполне сознавал свою ответственность перед великим Пастыреначальником и Господом.

Когда уже разлилась Лена и все реки, в мае месяце, пришло повеление, о котором я упоминал, перевести меня из завода в Балаганскую волость на Ангаре. Это известие было для меня очень прискорбным, потому что мне тут жить было очень приятно. Искренняя приязнь семейства Василия Тимофеевича, его чудной жены, их милых, любивших меня детей, заменявших мне далеких родных, чрезвычайно услаждала мою жизнь. Когда я заболел простудой, я никогда не забуду их нежной заботливости обо мне, их участия и попечения. Для служения мне дали мальчика лет двенадцати, которого я учил грамоте и, так сказать, воспитывал. Сначала он боялся спать один в ожидании моего возвращения, а когда я внушил ему, что ему бояться не должно, так как мы всегда охраняемы Богом и Его ангел невидимо находится с нами, то этот 12-летний мальчик с такою верою принял это внушение, что с тех пор всегда спал один в моей избе, которая была отделена от хозяйского дома целым двором. Я редко в мою продолжительную жизнь встречал детей этого возраста, которые с такою любовью учились и так усваивали наставления.

Я жил у одного раскольника, тоже отставного каторжника и также бывшего донского казака, у которого была жена тоже одного толка с ним*. Он был очень зажиточен, торговал омулями, был совершеннейшим типом наших закоренелых раскольников, исполняя по старине все обычаи старины и в том числе непременно каждую субботу ходил в баню вместе со своею женою. У меня было много духовных книг, в том числе большая Библия, с которой я не расставался; и как он меня частенько навещал, то я часто с ним разговаривал, иногда касаясь и их заблуждений. Я ему разъяснил, что причина раскола есть невежество их отцов, которые неправильно называли себя староверами, ибо исправленные церковные и богослужебные книги были исправлены по тем первоначальным богослужебным книгам, которые мы получили от греков вместе с христианскою верою и которые были принесены первыми проповедниками. Он помалкивал, иногда поддакивал, но не знаю, соглашался или нет. Однажды он, придя ко мне, сказал: "Вот я вижу, ты человек ученый, у тебя много и книг, скажи-ка, правда ли то, как нас учили о табаке, что когда Господь сотворил мир, то дьявол сказал ему: "Вот, Господи, ты все сотворил, дай и мне что-нибудь сделать". Господь позволил, и он воткнул в землю палку и из нее вырос табак". Тут я взял Библию и прочел ему все шесть дней творения. Он задумался, а я сказал: "Вот видишь, как вас обманывают, и, конечно, по внушению того же дьявола; ну где тут говорится о табаке?" На это он указал, что где-то апостол говорит о злом корне, это-то и есть табак. Я ему прочел то место Послания к евреям, где говорится об этом, и старался объяснить ему, что не должно брать отдельно какое-нибудь слово, а надо взять вместе все слова наставления апостола, который говорит: "Наблюдайте, чтоб кто не отпал от благодати Божьей, — вот о чем говорит апостол, — чтобы между вами не возник какой-нибудь горький корень, — и тут же прибавляет: — Чтоб не было у вас какого блудника или нечестивца", — вот что значит горький корень. Во времена апостолов еще не знали и не слыхали о табаке, и как же он мог говорить о нем? Он задумался, но не сказал ни слова. Жена его была славная добрая старушка, очень ласкала моего Ивана и хорошо его кормила. Она и мне тоже готовила кушанье и очень вкусно, а главное опрятно. Когда я был болен, случилось, что каша у нее в печи вышла из горшка и стала возле; из этого она заключила, что я, должно быть, умру.