Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

В первом же заседании Государственного совета после возобновления сессии в феврале 1917 г. стало ясным, какая участь, при создавшихся условиях, была уготована Государственному совету, в каком духе новый председатель предполагал руководить заседаниями Совета, какой муштре имелось ввиду подвергнуть высокое собрание. Яркой иллюстрацией нового курса служил инцидент, разыгравшийся в самом начале заседания, когда И. Г. Щегловитов отказал барону

В. В. Меллер-Закомельскому и мне в предоставлении нам слова для внеочередного заявления по вопросам, выдвинутым текущим политическим моментом. Об этом столкновении с ним мне уже приходилось упомянуть раньше (гл[ава] VII). Здесь я напоминаю о нем только для полноты картины.

Двумя неделями позже вспыхнула Февральская революция. Как раз 27-го февраля было назначено заседание Государственного совета. В тот же день был опубликован высочайший указ о перерыве занятий законодательных учреждений. Об этом, как я уже упоминал, меня утром по телефону предупредил И. Г. Щегловитов, с просьбой, обращенной ко мне как председателю прогрессивной группы, передать остальным членам группы, чтобы они не трудились приезжать в Мариинский дворец.

Через короткое время опять раздался звонок в телефон. На этот раз звонил ко мне член Государственного совета Н. С. Крашенинников, стяжавший в свое время известность выступлениями в качестве обвинителя на процессе «выборжцев»[305]. С ним мы неоднократно встречались в разных комиссиях Государственного совета. Человек он был, несомненно, умный, юрист весьма сведущий, и в этой плоскости с ним всегда можно было сговориться, раз только не заходила речь о вопросах политических: тут крайняя правизна его исключала всякую возможность какого-либо контакта.

Н. С. Крашенинников жил в то время где-то поблизости от здания окружного суда[306]. Позвонил он ко мне, как оказалось, чтобы поделиться впечатлениями по поводу перерыва сессии и разрастания беспорядков, в которых стали принимать участие солдаты некоторых запасных гвардейских батальонов. Я заметил, что считаю перерыв сессии крупной политической ошибкой и великим несчастием, особенно в данный момент. Этот факт уже сам по себе подливает масла в огонь, а сейчас, когда беспорядки, видимо, принимают весьма грозный оборот, перерыв грозит прямо-таки неисчислимыми бедствиями: он лишает Государственную думу возможности собраться на законном основании и проявить умеряющее влияние на разбушевавшиеся страсти. На что я получил от него следующий классический ответ: «Вот как Вы смотрите, а я полагал, что перерыв сессии как раз пришелся очень кстати: ведь я все равно сегодня не мог бы попасть на заседание Государственного совета, — все улицы кругом запружены бесчинствующей толпой, поджегшей здание окружного суда». Вот как способны были расценивать то, что происходило, даже очень умные бюрократы.

После этих двух телефонных разговоров пошли такие же разговоры с членами нашей группы. Вот они после этого собрались у меня на квартире на частное совещание. В результате короткого обмена мнением мы решили отправиться in corpore в Мариинский дворец, чтобы добиться более точной информации о развертывающихся событиях и войти в контакт с другими группами.

В Мариинском дворце мы застали довольно много членов Совета, в особенности выборных, из состава центра и беспартийных. Назначенных членов и правых было очень мало. Здесь же находился новый член Государственного совета С. Е. Крыжановский. От него мы узнали, что как председатель Государственного совета, так и вине-представитель его арестованы революционерами и отведены в Таврический дворец.

В одном из зал[307] Мариинского дворца происходило какое-то совещание некоторых министров. Собравшиеся члены Государственного совета, среди которых преобладали участники Прогрессивного блока, собрались на совещание.

Озабоченно стали обсуждать создавшееся положение и ближайшие шаги, которые могли бы быть предприняты. Время шло, наступал вечер. В том же зале, где мы заседали, несколько в стороне от нас, сидел С. Е. Крыжановский; он внимательно прислушивался к прениям, но участия в них не принимал. Под конец он встал и ушел, сказав, что пойдет посмотреть, что делают «остатки правительства», заседавшие в другом зале.

Наше совещание затянулось до ночи. Оно постановило по предложению М. А. Стаховича отправить государю телеграмму за подписью всех участвовавших в совещании членов Государственного совета. Составление текста телеграммы было поручено кн[язю] Е. Н. Трубецкому и А. И. Гучкову. В телеграмме говорилось, что такие-то нижеподписавшиеся члены Государственного совета почитают своим верноподданническим долгом указать на крайне тревожное положение дел в столице, на опасность, угрожающую династии, на настоятельную необходимость изменения правительственного курса и в связи с этим на необходимость перемен в составе правительства, не пользующегося ни авторитетом, ни общественным доверием, к тому же успевшего уже обнаружить полную неспособность справиться с мятежным движением.