Воспоминания комиссара Временного правительства. 1914—1919

Что делать с арестованным царем, что делать с заключенными министрами, можно ли позволить правой печати выходить в свет, нужно ли отменить смертную казнь, как организовать выборы в Учредительное собрание, как заставить солдат повиноваться командному составу, как разрешить аграрный вопрос? Как организовать правительство? А главное и основное – как быть с войной? Ведь, быть может, нет двух людей одного и того же класса и одной и той же партии, которые ответили бы одинаково на все эти вопросы. Их приходилось решать в обстановке, которую я пытался изобразить, и решать людям, которые ни разу не имели возможности прикоснуться к административному аппарату России. Ведь многие из членов комитета впервые увидели генерала не в качестве объекта террористического покушения и не как субъекта административных репрессий. Теперь же приходилось обсуждать с этими же генералами, как быть с армией, как быть с фронтом и как быть с войной.

2. Ни власти, ни войны

Два вопроса встали перед русским обществом с первого момента революции: вопрос о власти и о войне.

Власть была сметена во всей стране без остатка, сверху донизу, как в столицах, так и в других городах, и в деревнях. Между тем на фронте стояли миллионы солдат под ружьем, продолжающие войну, конца которой еще не было и видно.

Вопросы надо было решить. Но к этому не была подготовлена не только масса, но и общественные круги, вставшие во главе ее. Прежде всего сказывалось всегда оппозиционное, принципиально враждебное к власти отношение левого крыла интеллигенции. Исполнительный комитет на заседаниях, когда образовывалось правительство, заявил, что не примет участия в нем. Все время убеждая других и себя, что фактическая сила и управление революцией находятся в руках Совета, комитет отказался оформить это своим участием в правительстве.

Причин этому воздержанию приводилось много: неуверенность в победе революции, неорганизованность демократии, принципиальные соображения о невозможности для социалистических партий участвовать в буржуазном правительстве… Выставлялись даже такие комические доводы, как желание дать возможность либерализму обанкротиться перед лицом широких народных масс… Но действительные причины отказа от власти были две. Прежде всего инстинктивные навыки отрицательного отношения к власти, которая всегда казалась злом, пачкающим, уничтожающим принципиальную чистоту; поэтому хотелось, сохраняя в руках фактическую силу, остаться в положении оппозиции, по возможности даже безответственной. Главным же фактором отказа от участия во власти была война. Принять власть в то время, когда свыше 10 миллионов человек было под ружьем, демократия не могла, так как не знала, как относиться к армии и к войне. Словом, соображений было более чем достаточно… И так как круги, создававшие в то время правительство, совсем не настаивали на участии в нем социалистов, выдвинув только кандидатуру Чхеидзе или Скобелева в министры труда, то сразу было создано то раздвоение власти, которое характеризует весь начальный период русской революции. Один Керенский понимал неправильность этого и вошел в состав правительства. Он, кажется, переоценил свои силы, надеясь в одиночку составить в правительстве противовес всей разношерстной толпе политических деятелей левой формации. И в тот момент, когда лишь напряжение всех сил могло создать авторитет и власть, началась взаимная борьба двух крыльев общественности.

Отказываясь от участия в правительстве, Исполнительный комитет отнюдь не отказывался от власти. Во всяком случае, он действовал так, чтобы правительство власти не могло иметь. Это не было планомерной системой. Это было простым и естественным следствием тех общественных инстинктов недоверия к власти, привычки к безответственной оппозиционности, которые характеризовали русскую общественность. И сказывалось это на целом ряде случайных, но беспрерывных явлений.